И он понял меня даже раньше, чем я завершил свое повествование.
– Значит, ты не оставляешь мне выбора? – спросил он.
– Нет, – ответил я.
– Получится ли у нас то, что ты задумал?
– Должно получиться. Все сводится к тому, что это мой, ну и твой, конечно, единственный выход.
– Давай пока говорить: наш.
– Согласен. Наш единственный выход. В один узел завязываются и пророчество Всевидящего Отче, и воля Предвечных, и последние слова Хавра.
– Но ты ведь не Отче. Да и Предвечных поблизости нет.
– Я многому успел научиться от старика. Кроме того, не забывай о живоглоте. Ему-то вообще деваться некуда. Он просто обязан помочь нашему переодушевлению. Да и Предвечные, по крайней мере один из них, пребывают не так далеко отсюда. Я уже несколько часов ощущаю, как все больше искажается Мировремя.
– Как все это будет выглядеть в деталях?
– Сейчас покажу. Дай свой нож… А сейчас протяни ко мне руки. Нет, обе. Правильно. Потом делаешь так, еще раз – так и вот так! Запомнил? Немного похоже на харакири. Слабые духом самураи тоже делают его с чужой помощью.
– Нет! – Он отшатнулся, вырвав свои руки из моих. Нож звякнул о лед. – Не смогу. Ты уж как-нибудь сам.
– Пойми, это не убийство! И даже не самоубийство! Просто один из нас здесь лишний. И это – как раз я! То, что ты видишь перед собой, – только футляр для моего разума. К тому же футляр сильно подпорченный. Я все равно обречен, пойми! А передать тебе свой новый опыт, свое умение влиять на время, да еще и сознание Кеши я могу только в момент смерти.
– Хорошо, – сказал он, прикрыв глаза. – Я сделаю то, о чем ты просишь.
– О чем мы просим, – поправил его я. – Подними нож. Надеюсь, твоя рука не дрогнет в последний момент. Труп оставишь на этом месте. К чему зря возиться с опустевшим футляром.
Глядя на него, ничком лежащего на снегу, я подумал, что таким молодым меня, наверное, уже не помнит никто.
Рука не подвела меня и крови вытекло совсем немного, да и та сразу замерзла. Ветер шевелил его одежду – закопченные лохмотья какой-то форменной куртки с чеканными бляхами на плечах, многочисленными шнурами и медными застежками.
Сейчас я узнал о себе гораздо больше нового, чем он успел рассказать. Сейчас я знал о себе все, и мне казалось – знал это всегда. Дым горящих огнеметных машин еще застил мне глаза, мое враз онемевшее тело еще сотрясалось в страшных объятиях Замухрышки, всплеск исчезнувшего в ярко-синих океанских водах человеческого тела звучал в моих ушах сильнее, чем грохот Сокрушения.
На некоторое время мне пришлось оставить его одного. Риска здесь не было никакого – стервятники и трупоеды не водятся в Леденце. Вернувшись к полынье, которая накануне одарила меня хоть и не весьма обильным, но долгожданным уловом, я в честном бою отнял у аборигенов двух длинных рыбин, похожих на чрезмерно располневших угрей. Счистив с них чешую и срезав все лишнее, я принялся раз за разом погружать рыбьи тушки в воду, пока они, задубев на морозе, не превратились в некое подобие широких полозьев.
Сделать из таких полозьев нарты было уже делом плевым. На постромки сгодились рыбьи кишки – они не боялись мороза и не резали плечи.
Каюсь, я не намерен выполнять его последнюю просьбу. Как бы ни был труден мой путь и какие бы злоключения ни ждали меня впереди, я обязательно вырвусь из этого мира и уж тогда похороню его со всеми почестями – в глубокой могиле на высоком холме, с которого видно море.
Ты согласен со мной, Кеша?
Древнее македонское копье.
Кремневое ружье, заменившее мушкет в XVII–XIX вв.
Воины древнегреческой тяжеловооруженной пехоты.
Виды организмов, возникшие в данной местности и живущие в ней.
Местное название сухого горячего ветра в пустынях Сев. Африки; песчаная буря.
Осадочная горная порода.
Поперечные нити ткани, расположенные перпендикулярно к продольным нитям основы.
Лицевая, обращенная к противнику сторона укрепления.