Олег Дивов - Молодые и сильные выживут (сборник)

Меня спросили по-французски, на каком языке господин хотел бы заслушать свои права. Господин подумал, решил, что дело серьезное, и выбрал намертво зазубренный с детства инглиш, плиз, иф ит'с поссибл. Оказалось, что инглиш очень даже поссибл, а прав у меня никаких. То есть разной ерунды вроде «молчать, не называть себя, требовать адвоката» набралось порядочно. А вот коммуникативные мои возможности были жестко урезаны до одного телефонного звонка. Именно телефонного – со стационарного голосового аппарата. Даже без картинки. М-м… Ладно. Не буду вообще никого беспокоить, несколько часов сам продержусь. Меня очень любезно препроводили в гостиницу, дали переодеться. Намекнули относительно личных вещей, на что задержанный только рукой махнул. А зря. Это был отчетливый звоночек, предвестник больших проблем. Но я его не услышал. У меня для этого слишком дрожали руки. В смысле, начался постстрессовый колотун, а он здорово отражается на ушах.

Вокруг сновали и временами пытались ко мне пролезть разные люди, но полиция аккуратно их отсекала. Прибежал Генка и долго препирался с их главным, требуя, чтобы ему разрешили накормить пострадавшего транквилизаторами. Пострадавший – это был я. Главный посмотрел на Генку как на полного идиота и даже невоспитанно покрутил у виска пальцем. Впору было рассмеяться, такую он рожу скорчил. Второй звоночек – полиция откровенно нервничала, – но я и этот сигнал пропустил. Наверное, сказался недостаток уголовного опыта. Хотя мог бы вспомнить, что местные полисмены обычно зверски невозмутимы, даже флегматичны, хоть ты об них вытирай ноги. Мне несколько лет назад довелось участвовать в спасательной операции, когда после церемонии закрытия сезона Димон таранил на рентном «Смарте» их патрульную машину. Причем таранил сознательно – мы Китсбюэль любим, здесь для нас фактически дом родной, вот Димон и решил сгоряча, то есть спьяну, что он совсем уже дома. А его, бедолагу, однажды – тоже пьяного – в двух шагах от места прописки основательно побила группа немедленного реагирования. Черт их знает, на что они так неадекватно среагировали, только скандалище был – весь Екатеринбург трясло. Это я в Москве никто, а Димон у себя ого-го. Масштаб сказывается. И с той поры милиция его побаивается в любом виде, а он их терпеть не может ни в каком. «Еду, никого не трогаю, бабу высматриваю посимпатичнее, вдруг гляжу – менты рулят. Прямо на меня! По встречной! Ну, думаю, совсем обнаглели…» Так вот, когда мы нашего героического народного мстителя вынимали из участка (меня для солидности привлекли, автографы раздавать, это я в Москве никто, а в Китсбюэле… так, опять не в ту степь понесло) – короче говоря, я запомнил их потрясающую вежливость и глубочайшее спокойствие. Европа. А ведь дернешься резко – пристрелят, не задумываясь. Культура.

Но в тот момент я не замечал ничего. Голова отказывалась работать, в ней крутились даже не мысли, а эмоции – мама, деньги, Крис, я все-таки победил, значит не впустую, больше не выйду на трассу, вот и меня жесткий слалом уконтрапупил, и очень даже хорошо… О покойном (покойном? как странно) Киркпатрике я и думать уже забыл. Это меня потом, в камере, начало ломать – тысячу раз проигрывал заново перед мысленным взором ту ситуацию на склоне. Искал ошибку и не находил ее. Мне нужно было выиграть. Я обязан был выиграть. Конечно, я мог падать… Безусловно. Но тогда я не достиг бы цели. Вопрос – сумеет кто-нибудь доказать, что я на самом деле успел бы завалиться на бок в воздухе и упасть? Покажет ли компьютерная модель, что столкновение в позиции «кувырком по снегу» могло пройти для нас с Доном безопасно? Найдется ли обвинитель, которому достанет наглости утверждать, будто падение на скорости в сто тридцать пять километров в час – естественная реакция человека? И еще сотню похожих вопросов я задавал себе в камере. Только одного вопроса не было – что для меня значила жизнь канадского горнолыжника Дона Киркпатрика. Да ничего она для меня не значила. Ведь тогда, на склоне, я попросту не собирался его убивать.

Это сейчас я с удовольствием придушил бы гада – столько проблем создала для меня его нелепая гибель.

О том, что произошло дальше, мне до сих пор вспомнить больно. Это вам не человека лыжей зарезать, это… совсем другое. События оказались плотно спрессованными, причем каждое последующее было на порядок хуже предыдущего. И хотя у спортсменов нервы крепкие, тронуться рассудком можно было вполне.