Анатолий Шалин - Тяжелый случай

- Начинайте, доктор, там я сам сориентируюсь...

Угрюпин с тоской оглядел измученную съежившуюся фигурку пациента в кресле, вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот и начал:

- Ваши веки закрываются, тяжелеют... Приятное тепло разливается по всему вашему телу...

Примерно после пятиминутных усилий Угрюпин пришел к выводу, что он еще очень слабо владеет техникой гипнотического внушения, а больной трудно поддается внушению. Однако спустя еще пять минут все же удалось ввести Беспокоева в гипнотическое состояние, и они начали путешествие в подсознание пациента. Все складывалось более-менее успешно до тех пор, пока Угрюпин не пробовал вернуть пациента к событиям более чем десятилетней давности или напрямую обратиться к воспоминаниям о его детстве. Здесь происходил какой-то сбой, и Беспокоев, совершенно отвлекаясь от своей частной жизни, начинал выдавать газетную хронику тех времен, цитировать речи генеральных секретарей и председателей, совершенно не вспоминая о себе и своей личности.

"Хм. Такое впечатление, что как человека его и в самом деле не существовало в нашем мире в те времена. Какой-то барьер в подсознании... Что же делать? Как его успокоить?"

И Угрюпин, почти ни на что не надеясь, продолжал:

- Нет, о целине пока не будем вспоминать. Оглянитесь вокруг себя в то время. Где вы? Вам хорошо! Вам хорошо! Вокруг вас только хорошее. Вокруг вас все вам родное и близкое. Вокруг вас ваш любимый мир... Мир Эликато... - последнее слово Угрюпин произнес, уже ни на что особо не рассчитывая, просто это непонятное ему слово пациент в их предварительной беседе употребил несколько раз, для Беспокоева оно, очевидно, имело какое-то значение, и Угрюпину вдруг показалось любопытным, какой эффект произведет это слово на больного в гипнотическом состоянии.

Эффект оказался совершенно неожиданным.

По телу пациента прошли судороги. На лице Беспокоева возникла счастливейшая улыбка, губы его приоткрылись и прошептали:

- Спасибо, доктор...

И вслед за этим в замкнутом пространстве маленького кабинета раздался не то щелчок, не то хлопок. Угрюпин так и не сообразил, что это был за звук, да и не до этого ему было. Дикими, круглыми и вытаращенными глазами он смотрел на кресло, в котором еще за секунду до этого находился больной, а ныне, точно остатки лопнувшего воздушного шарика, валялась скомканная одежда Беспокоева. Сам же пациент попросту растаял в пространстве.

Минуту или две юный Угрюпин находился в состоянии устойчивого столбняка, потом подскочил к креслу и, сдернув с него одежду Беспокоева, стал лихорадочно перебирать оставшиеся от визита пациента предметы, точно надеялся в складках рубашки или пиджака отыскать затаившегося шутника-сумасшедшего.

- Как же это? Как же? Что же это такое? Я что с ума схожу? Как это возможно?

Так и не получив ответов на все эти вопросы, сам совершенно больной и измученный, Угрюпин поспешно запихал одежду пациента в шкафчик, немного отдышался и продолжил прием больных.

В этот же день, после окончания дежурства, чувствуя, что сам начинает сходить с ума, Сергей Угрюпин нанес визит Бонифацию Петровичу Разгуляеву.

Выслушав рассказ своего юного коллеги, старый доктор поморщился и печально покачал головой:

- Исчез, говорите, прямо из кабинета. И что же вас смущает?

- Как что? Я же с ума схожу!

- Успокойтесь! Вы вполне здоровы. Конечно, если бы я не общался до вас с этим нашим Беспокоевым, можно было бы и усомниться. А так...

- Вы с ним долго работали?

- Да. Тяжелый случай. Я давно чувствовал, что с этим больным что-то не то. А когда сеанс проводил, сам испугался. У меня хороший контакт с пациентами во время сеанса, а в случае Беспокоева воздействие было таким сильным, что я почувствовал, еще немного - и меня вместе с ним засосет в какую-то неведомую воронку, я прекратил эксперимент, попытался заставить больного забыть этот навязчивый бред...

- Вы полагаете, у него был бред? Как тогда объяснить это исчезновение?

- Объяснений, милый мой Сережа, я вам при желании с десяток выдам - и все они будут вполне правдоподобны или достаточно безумны, это как вам больше нравится, но что мы сможем из них извлечь, какую истину?

- Практика - критерий истины.

- Хм. Это вы хорошо вызубрили, но, увы, один эксперимент ничего не доказывает, нужна повторяемость результатов.

- По-вашему, Бонифаций Петрович, этот случай с Беспокоевым лучше забыть?

- В этом мы не властны. Помнить или забыть - от нас с вами, юноша, не зависит. Один известный вам философ утверждал, что идеи правят миром. А другой мудрец уточнил, дескать, нет ничего сильнее идей, которые овладели широкими народными массами.