Вячеслав Шалыгин - Атака

Галина покраснела и отвернулась.

- Значит, так и сделаем, ничего не попишешь, - Астахов развел руками. Назначьте кого-нибудь вместо себя, Галя, и отправляйтесь с ребятами. У вас, Хлюдов, все?

- Почти, - доктор усмехнулся. - Но другие вопросы я задам позже.

* * *

До койки Астахов добрался лишь глубокой ночью, но едва он заснул, включился прямой канал связи с домом Совета, и над центром спальни появилось изображение осунувшегося лица Бочкина.

- Пал Сергеич! Проснитесь!

Председатель с трудом открыл глаза и долго не мог сообразить, где находится и что происходит. Наконец, он вырвался из цепких объятий сна и огромным усилием воли заставил себя сесть.

- Да, Валера, что случилось? Сигнал?

- Да, но не от флота, - связист зачем-то оглянулся. - Приходите скорее!

- Чужие? - от высказанного вслух предположения . Астахова самого обожгло, будто боевым лазером, и он вскочил с кровати, разыскивая взглядом одежду.

- Нет, но это важно!

От сердца немного отлегло. Если не пришельцы и не земляне, значит, кто-то из системы Вероны. Астахов торопливо оделся и бегом покинул свой дом. До здания Совета было всего двести метров, председатель жил почти в центре колонии. Улицы ночного городка не освещал ни один фонарь и ни одна вывеска военное положение подразумевало полную светомаскировку, - но для Павла Сергеевича это не создало проблем. Свой городок он знал до последней трещинки в асфальте. Не встретив ни одного человека, председатель быстро пересек главную площадь и вбежал в здание Совета.

Когда двери за ним закрылись, из-за угла стоящей рядом больницы вынырнула тень человека. Рассмотреть в темноте кто это, не представлялось возможным, да и некому было его разглядывать - после тяжелого трудового дня почти все колонисты спали мертвым сном. Бодрствовали лишь двое полицейских в участке на противоположной стороне площади да, как выяснилось, председатель и связист. Ну и сам человек, затаившийся под окном комнаты гиперсвязи Услышать что-либо сквозь стекло он не мог, увидеть тоже - окно было плотно зашторено, но уходить не собирался.

Астахов тем временем вошел в комнату и уселся напротив Валеры.

- Говори!

- Я поймал аварийный сигнал боевого космолета веронцев, - громким шепотом сообщил Бочкин.

- Так я и знал! Где они?

- Они вырвались из окружения и сейчас выходят Hа нашу орбиту. Корабль поврежден, система локации и посадочные программы не работают. Трое космонавтов тяжело ранены, пилот вроде бы в сознании, но сильно контужен. Он говорит, что попытается сесть на ручном управлении. Просит дать ему посадочный луч. Что мне делать?

- Сажать его, что же еще? - Астахов потер красные от недосыпания глаза, в них словно насыпали песка.

- Вы решили признаться? Ведь космонавты расскажет правду, и тогда нас постигнет участь Вероны.

- Ты же голосовал против молчания.

- Я передумал, - Валера покачал головой. - Вы были правы.

Астахову хотелось сказать: "а я в этом теперь не уверен" но он промолчал. Галина и Валера были неглупыми ребя тами, и к их мнению стоило прислушаться. А раз они об, были убеждены в необходимости умолчания, значит, прочь сомнения! Председатель встряхнулся и указал на карту местности.

- Посади их в Сухом логу.

- Далековато, - не сразу угадав замысел Астахова сказал Валера. - Или вы... хотите скрыть еще и это?

- Тайной больше, тайной меньше, - председатель вздохнул. - Я слетаю к ним, отвезу медикаменты, провизию и... постараюсь их убедить, что в ближайшие три дня им лучше держаться подальше от колонии.

- Они ранены, - засомневался Бочкин. - Быть может, стоит подключить к делу одного из докторов?

- Нас и так трое, - Астахов встал. - Чем больше человек посвящены в тайну, тем ненадежнее. Это старая истина.

- Неоказание помощи терпящим бедствие - это... преступление, - тихо произнес Валера. - Вы считаете, что сохранение тайны стоит таких жертв?

- Нас будет некому осудить, - напомнил ему председатель. - Ты смелый человек, Валера, раз до сих пор держишь язык за зубами, так оставайся таким и дальше.

Астахов вдруг осознал, что все глубже падает в пропасть, но теперь это не вызывает у него в душе никаких отрицательных эмоций, никакой внутренней борьбы или раскаяния. Неизбежность надвигающейся катастрофы словно заледенила сердце и вымыла из души все добрые чувства. Астахов ощущал себя каким-то живым автоматом: лишенным эмоций, рациональным и запрограммированным на одну-единственную задачу - удерживать колонию от паники до самого конца.