Айзек Азимов - Золотое время

— Э… э, и все это результат моего письма?

— Но ведь это был единственный способ, не так ли? То есть, я хочу сказать, как иначе могла бы я подойти близко к исторической машине? Для этого надо было попасть в историческую лабораторию. Впрочем, сомневаюсь, что даже при таком условии мне удалось бы воспользоваться машиной, не будь это лаборатория дяди Доналда.

— Историческая машина, — уцепился я за соломинку в этой неразберихе. — Что такое историческая машина?

Она поглядела на меня с изумлением.

— Это… ну, историческая машина. Чтобы изучать историю.

— Не слишком понятно. С тем же успехом вы могли бы сказать: чтобы делать историю.

— Нет-нет. Это запрещено. Это очень тяжкое преступление.

— В самом деле! — Я снова попробовал сначала — Насчет этого письма…

— Ну, мне пришлось упомянуть о нем, чтобы объяснить всю историю. Но, конечно, вы его еще не написали, так что все это может казаться вам несколько запутанным.

— Запутанным не то слово. Не могли бы мы зацепиться за что-нибудь конкретное? К примеру, за это письмо, которое мне якобы предстоит написать. О чем оно, собственно?

Она посмотрела на меня строго и затем отвернулась, покраснев вдруг до корней волос. Все же она заставила себя взглянуть на меня вторично. Я видел, как вспыхнули и почти сразу погасли ее глаза. Она закрыла лицо руками и разрыдалась:

— О, вы не любите меня, не любите! Лучше бы я никогда сюда не являлась! Лучше бы мне умереть!

— Она прямо-таки фыркала на меня, — сказала Тавия.

— Ну, она уже ушла, а с ней и моя репутация, — сказал я. Превосходная работница, наша миссис Тумбс, но строгих правил. Она способна отказаться от места.

— Из-за того, что я здесь? Какая чушь!

— Вероятно, у вас иные правила.

— Но куда еще мне было идти? У меня всего несколько шиллингов ваших денег, и я никого здесь не знаю.

— Едва ли миссис Тумбс об этом догадывается.

— Но мы ведь не… Я хочу сказать, ничего такого не…

— Мужчина и женщина, вдвоем, ночью — при наших правилах этого более чем достаточно. Фактически достаточно даже просто цифры два. Вспомните, животные просто ходят парами, и никого их эмоции не интересуют. Их двое и всем все ясно.

— Ну да, я помню, что тогда… то есть, теперь нет испытательного срока. У вас застывшая система, непоправимая, как в лотерее: не повезло все равно терпи!

— Мы выражаем это другими словами, но принцип, по крайней мере внешне, примерно такой.

— Довольно нелепы эти старые обычаи, как приглядеться… но очаровательны. — Глаза ее на миг задумчиво остановились на мне. — Вы… начала она.

— Вы, — напомнил я, — обещали дать мне более исчерпывающее объяснение вчерашних событий.

— Вы мне не поверили.

— Все это было слишком неожиданно, — признал я, — но с тех пор вы дали мне достаточно доказательств. Невозможно так притворяться.

Она недовольно сдвинула брови.

— Вы не слишком любезны. Я глубоко изучила середину двадцатого века. Это моя специальность.

— Да, я уже слышал, но не скажу, чтобы мне стало от этого много яснее. Все историки специализируются на какой-нибудь эпохе, из чего, однако, не следует, что они вдруг объявляются там.

Она удивленно посмотрела не меня.

— Но, конечно, они так и делают — я имею в виду дипломированных историков. А иначе как могли бы они завершить работу?

— У вас слишком много таких «конечно». Может, начнем все же сначала? Хотя бы с этого моего письма… нет, оставим письмо, — поспешно добавил я, заметив выражение ее лица. — Значит, вы работали в лаборатории вашего дядюшки с чем-то, что вы называете исторической машиной. Это что — вроде магнитофона?

— Господи, нет! Это такой стенной шкаф, откуда вы можете перенестись в разные эпохи и места.

— Вы… вы хотите сказать, что можете войти туда в две тысячи сто каком-то году, а выйти в тысяча девятьсот каком-то?

— Или в любом другом прошедшем времени, — подтвердила она. — Но, конечно, не каждый может сделать это. Надо иметь определенную квалификацию и разрешение, и все такое. Существует всего шесть машин для Англии и всего около сотни для всего мира, и допуск к ним очень ограничен. Когда машины только еще сконструировали, никто не представлял, к каким осложнениям они могут привести. Но со временем историки стали сверять результаты и обнаружили удивительные вещи. Оказалось, например, что еще до нашей эры один греческий ученый по имени Герон Александрийский демонстрировал простейшую модель паровой турбины; Архимед использовал зажигательную смесь вроде напалма при осаде Сиракуз; Леонардо да Винчи рисовал парашюты, когда неоткуда было еще прыгать с ними; Лейв Счастливый открыл Америку задолго до Колумба; Наполеон интересовался подводными лодками. Есть множество других подозрительных фактов. В общем стало ясно, что кое-кто очень легкомысленно использовал машину и вызывал хроноклазмы.