Дмитрий Поляшенко - Тени у порога

Трайнис покачал головой.

— Погоди. Они оставляли скучный мир, в котором им была отведена скучная роль.

— Это понятно, — терпеливо сказал Лядов.

— Скучный, но реальный. Им было что оставлять. Что хочешь оставить ты?

Лядов задумался. Или сделал вид. Вадковский все сильнее ощущал, что Лядов давно уже принял решение и весь этот разговор преследует совершенно посторонние цели. Например, вежливость по отношению к любопытству друзей.

— Гинтас, — Вадковский лениво потянулся, — ты как мой кот, который вместо того чтобы просто подойти к блюдцу со сметаной, долго выслеживает его из-за угла, таится, а потом прыгает. Ты все пытаешься не торопясь, с умом разложить по полочкам и по эпохам. А зачем? Считай, что Славкин случай редкий, но типичный для нашего времени.

— Как? «Редкий, но типичный»? Гм.

— А если даже его случай уникальный, то считай, что это первая ласточка. Кстати, во внутренней реальности моего кота его действия очень серьезны… Слава, я имею в виду исключительно кота!

— Я тебе сейчас дам по шее, — пообещал Трайнис.

— Как груба твоя реальность, — поморщился Роман. — Я ведь что имел в виду? Меня не занимают мотивы. В конце концов, это его личное дело. Не говорит — не надо. Меня занимает сама ситуация. Они интресена. Может быть, действительно не каждый рождается в лучшее для него время — вот откуда растут иррациональные поступки. Мы сейчас спорим, а настоящая причина спора далеко, в другом времени. Или в пространстве.

Лядов посмотрел на Романа в легком обалдении, резко подался к нему:

— Ты правда так считаешь?

Вадковский на мгновение прислушался к себе — и улыбнулся:

— Да ладно тебе, я просто так сказал. Неужели в точку попал?

— Не знаю. — Лядов разочарованно отвалился обратно в кресло и устало потер переносицу.

— Что ты искал в архивах? — спросил Трайнис.

— Людей прошлого, которым было тесно в своем времени. Ты прав, Гинтас, явного повода для побега у меня, конечно, нет. Но я устал от архивов, так инее вычерпав тему. Нужно что-то другое. Мне осталось примерить стиль жизни моих подопечных. Испытать то, что испытывали беглецы, но не те, кто писал на стене «свобода», а кто пьяный в восторге перед стихией летел на скрипящем корабле под гудящими парусами по вздыбленным валам грохочущего моря. И потому они это делали, что не представляли себе иного образа жизни. Они ни с чем не боролись, им просто чего-то не хватало в жизни. Им было тесно. Они были рождены искать. Я тоже ищу.

— Здорово, — непривычно тихо и мечтательно сказал Вадковский. И вновь стал самим собой: — Я все понял, я согласен. Запиши меня в команду.

— Не нравится слово побег — замени другим, — продолжал Лядов. — Дело не в названии. Умел бы я управлять парусником — пошел бы на нем искать неоткрытые острова. Но Земля давно исхожена.

— Ага. — Трайнис был неуверен. — При фактическом отсутствии побега вопрос о причине побега исчезает сам собой. Ловко. И куда ты думаешь направиться? Туристические маршруты, видимо, тебе не подойдут?

— Совершенно верно. Куда-нибудь подальше. Где не ступала нога. Я не о Земле говорю, надеюсь, понимаете.

— Понимаем. — В голосе Трайниса звучала обреченность.

Вадковский воскликнул:

— Гинтас, ну что ты пристал к человеку? Ты прекрасно водишь корабль и сам летаешь каждый божий месяц. Разве нам трудно слетать? Согласись, что нелепо делать это на планете, где в пределах нескольких километров обязательно наткнешься на кабину транс-порта. А хочешь, мы с ним вдвоем пойдем? Я потом тебе предоставлю отчет «Как я провел лето».

— Ну уж нет, — отрезал Трайнис. — Вдвоем я вас не отпущу, вы и в парке заблудитесь. Но пока я ничего не понимаю, а делать красивые жесты я не люблю. Это вам не в Новую Зеландию на пару дней позагорать.

Вадковский разочарованно почесал затылок:

— Это ты верно говоришь. Для красивых жестов ты слишком расчетлив. Но признай, что интереснее слетать не в Новую Зеландию, а именно туда, где не ступала нога.

Трайнис обратился к Лядову:

— Ты обсуждал это с кем-нибудь еще? Есть же специалисты в этой области, серьезные наработки, монографии, в конце концов просто увлеченные тем же люди.

— Нет. И не собираюсь. И вас прошу: никому ни слова.

Трайнис и Вадковский внимательно посмотрели на Лядова.

— Как скажешь, конечно. Но почему?

— Во-первых, я искал таких, как я. Оказалось, никто этим не увлекается.

— Не может быть, — убежденно сказал Вадковский.

— Может. Именно тем, чем я, — никто. Меня не интересуют коллекционеры утюгов двадцатого столетия. Не интересуют громкие события и исторические личности. Меня интересует обычный никому не известный человек. Во-вторых, есть объективные… то есть, субъективные, конечно, но очень веские причины, — сказал Лядов с каменным лицом. — Но они касаются только меня.