Александр Полещук - Падает вверх

— С кем разговариваешь? — спросил Полковник.

— Не мешай, — тряхнул головой Диспетчер.

— Морж, наверно? — спросил Полковник. Диспетчер медленно кивнул, потом снял руку с ключа, разминая пальцы, сложил их в кулак, осторожно положил наушник на стол.

— Морж говорит, что у него тоже была встреча…

— На какой глубине?

— На глубине пятисот метров. Они испытывали глубоководный аппарат и заметили какой-то цилиндр, который шел на большой глубине, рассмотрели очень внимательно. Диаметр цилиндра не более пяти метров, верхняя крышка полусферической формы, но за последнее Морж не ручается…

— А что ты ему сказал?

— Фотографировать нужно, нужно фотографировать…

Платон Григорьевич вышел из кабинета Диспетчера, спустился на второй этаж. В медпункте было тихо. Шаповалов в соседней комнате возился с кардиографом.

Платон Григорьевич спросил негромко:

— Товарищ Шаповалов, у вас нет ли тестов для проверки цветного зрения?

— Вы уже вернулись? — обрадовался Шаповалов. — Вы, говорят, посетили наш вечный спутник? Вот бы мне…

— Да, посетил…

— Вы, верно, много интересного увидели? — Шаповалов вошел в кабинет и принялся старательно мыть руки под сильной струей удивительно прозрачной озерной воды. — Вода здесь прелесть, Платон Григорьевич.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Платон Григорьевич.

— В отношении таблиц? У меня они есть где-то. Но я ими ни разу не пользовался. Дальтоников сюда не пускают, — Шаповалов засмеялся.

— Достаньте таблицы и вызовите сюда Ушакова, полковника Ушакова, — сказал Платон Григорьевич.

Ушаков явился тотчас же и, очень старательно разглядывая рисунки, построенные из цветных кружочков, ответил на вопросы без ошибок, назвав все фигуры и цифры.

— Так какого цвета был диск? — спросил он Платона Григорьевича.

— Красного, — ответил Платон Григорьевич.

— Синего, — сказал Ушаков. — Синего… Даже чуть голубого, голубой он был, если более точно… А теперь вы, Платон Григорьевич, — он протянул альбом с рисунками-тестами Платону Григорьевичу. — Что здесь нарисовано?

— Треугольник, — ответил Платон Григорьевич.

— Правильно, — сказал Ушаков. — А знаете, Платон Григорьевич, вам бы отсюда не следовало уезжать… Пока не прояснится все дело…

— Это зависит не только от меня, — сухо сказал Платон Григорьевич, но в душе обрадовался этому предложению. — Сообщу начальству и, видимо, останусь еще на некоторое время.

Ночью Платон Григорьевич долго говорил из своей комнаты с Москвой. Василий Тимофеевич внимательно выслушал его и сказал:

— Если бы я вас не знал больше двух десятков лет, ни за что не поверил бы… Продолжайте накапливать материал, думаю, что в нем недостатка не будет… И еще, насколько мне известно, открытие нового способа полета в космическом пространстве явилось такой неожиданностью для специалистов в области механики, что не мешает заняться психологической стороной этого открытия. Вы понимаете меня? Поискать, нет ли с этой стороны каких-либо неожиданностей.

— Вы рекомендуете применить психоанализ?

— Психоанализ никто вам рекомендовать не посмеет, тем более что вы имеете дело с нормальными людьми. Кажется, именно к этому выводу вы сами пришли?

— Совершенно верно. Все, с кем мне пришлось иметь дело, произвели на меня самое благоприятное впечатление. Правда, я не всех видел, не со всеми познакомился…

— Постарайтесь увидеть всех… Ну, желаю удачи… Одну минутку, Платон Григорьевич, не вешайте трубку… Дело вот еще какое. Диспетчер просил разрешить ему производить более широкий поиск в окололунном пространстве. В этом есть некоторый смысл, не так ли, Платон Григорьевич? Нас в свое время запрашивали, и теперь я смогу ответить утвердительно.

— Конечно, можете сослаться на меня. Что-то, несомненно, имеет место, пока это «что-то» никаких враждебных действий не предпринимало против экипажей наших кораблей, но нельзя поручиться за дальнейшее…

После всего увиденного Платон Григорьевич долго не мог уснуть, а под самое утро ему вдруг приснилось, что он сам стремительно несется в каком-то странном летательном приборе, еще мгновение — и он столкнулся бы с огромным оранжевым диском, появившимся неожиданно впереди. Несколько секунд Платон Григорьевич неподвижно лежал, не открывая глаз, с болезненной остротой радуясь тому, что это был только сон.

Платон Григорьевич выглянул в окно и зажмурился: за ночь выпал снег, и все вокруг было ослепительно белое, только посередине озера виднелась темная полынья в виде ромба — след взлетевшего утром самолета. В дверь кто-то постучал, а когда Платон Григорьевич открыл ее, на пороге стоял Диспетчер. «На ловца и зверь бежит», — подумал Платон Григорьевич и спросил улыбаясь: