Пол Андерсон - Время огня

Судя по тому, как провисла дверь на петлях, как она обожжена и частично расколота, ребята Уоллиса использовали динамит. Это было проделано так быстро, что в смутном хронокинетическом зрении Хейвига их появление смешалось с появлением франков за несколько минут до этого.

Но зачем они взламывали дверь? Такое нетерпение испугает жильцов дома и усложнит задачу обеспечения их безопасности.

И тут он услышал крик изнутри:

— Нет, нет, не нужно!

Язык греческий, и голос Ксении, а дальше проклятие и рев. Хейвиг пошатнулся, словно его ударили.

Несмотря ни на что, он все-таки опоздал. В момент его предыдущего появления агенты уже взорвали дверь и вошли в дом. Они поставили у двери часового, чтобы тот предупредил о появлении грабителей, о которых сообщал Хейвиг. Но теперь часовой тоже ушел в дом, чтобы присоединиться к развлечению.

Мгновение, у которого не было конца, Хейвиг проклинал собственную глупость. Или наивность. Он в таких делах новичок и потому пропустил самое существенное. К дьяволу все это! Теперь он на месте, и долг его — спасти то, что еще возможно.

Должно быть, его крик не услышали. Он повторил его, проходя по хорошо знакомому дому. Этот сдавленный вопль, мольба о милосердии, доносился из самой большой комнаты — одновременно мастерской и кладовой.

Сюда согнали всю семью, подмастерьев и слуг. В комнате светлее и больше воздуха, чем в обычных византийских помещениях, потому что дверь и широкие окна открыты во двор. Во дворе по-прежнему журчит фонтан, светятся среди темно-зеленой листвы апельсины, набухают почки на цветочных клумбах, в своем вечном замешательстве застыл бюст Константина. В помещении на полках и столах собрана вся красота, которую создавал Лукас Манассис.

Сам он лежал у входа. Череп его пробит. От крови потемнел ковер, стал скользким пол, кровь пачкала обувь, которая потом оставляла алые следы. Но много крови впитала его одежда и седая борода. В одной руке он еще сжимал маленькую наковальню, которой пытался защитить своих женщин.

В комнате были четыре агента, одетые как крестоносцы. Хейвиг сразу узнал их. Мендоза, бандит из Тихуаны двадцатого столетия, тот, что был вместе с ним в Иерусалиме, — старший. Он приказывает слугам собирать добро. Мориарти, гангстер из Бруклина девятнадцатого века, стоит на страже, держа наготове ручной пулемет. Ганс, ландскнехт из семнадцатого века, смотрит, как Конрад из Брабанта, тот самый, что хотел мечом защитить Спасителя, борется с Ксенией.

Девушка все кричала и кричала. Ей было только четырнадцать лет. Волосы ее растрепались, слезы текли по лицу, оставляя следы на щеках. Конрад обхватил ее за талию одной рукой, а другой срывал с нее одежду. Тяжелая палица висела на его поясе. На ней запеклась кровь и мозги убитых людей.

— Я за тобой, — ухмыляясь, повторил Ганс, — я за тобой…

Конрад повалил Ксению на влажный пол и стал расстегивать брюки. Анна стояла, словно слепая и глухая ко всему, над телом мужа. Затем она бросилась к дочери. Ганс свалил ее на землю одним ударом.

— А тебя потом, быть может, — сказал он.

Мориарти смотрел на них и смеялся.

Окрик Хейвига не был услышан ими, настолько они были заняты тем, что происходит. Мендоза первым увидел Хэйвига и воскликнул. Остальные застыли на месте. Конрад отпустил Ксению и встал.

Ксения подняла голову. Никогда не видел. Хейвиг такого света, который вспыхнул в ее глазах.

— Хаук! — закричала она. — О, Хаук!

Мендоза направил на него пистолет.

— В чем дело? — спросил он.

Хейвиг понял, что его рука далеко от оружия. Но он не испытывал страха — вообще не испытывал никаких чувств, только настороженность кугуара. Где-то под поверхностью оставались ярость, печаль, ужас, отвращение. Но на все это сейчас у него нет права.

— Я должен тебя спросить об этом, — медленно ответил он.

— Ты забыл о приказе? Я его знаю. Твоя работа — добывать сведения. Ты не должен рисковать и участвовать в таких операциях.

— Я свою работу кончил, Мендоза. И пришел по личному делу.

— Запрещено! Убирайся, и поговорим позже. Я не стану сообщать о тебе.

— А если я не уйду? — Несмотря на попытки сохранить самоконтроль, Хейвиг слышал, что голос его звучит излишне резко. — Я увидел то, что должен был увидеть не сразу, а постепенно, небольшими порциями. Чтобы можно было постепенно идти на компромиссы, пока это уже вообще не будет иметь значения. Я к тому времени уже так погрузился бы в эту грязь, что либо должен был бы покончить с собой, либо стать одним из вас. Да, теперь я понимаю.