Пол Андерсон - Время огня

— Неудивительно, что ты так быстро взрослел. Когда ты узнал, что отец уходит в армию, ты переместился в будущее, чтобы убедиться, что он вернется благополучно?

Джек Хейвиг поморщился.

— Да. Я перенесся в будущее и стал передвигаться небольшими интервалами. И однажды я увидел, как мать плачет у окна. Тогда я пошел обратно и нашел телеграмму. О, я думал, что никогда не смогу путешествовать во времени. Просто не захочу.

Тишина окутала нас. За окном медленно падал снег. Наконец я спросил:

— Когда ты в последний раз видел своего ментора?

— В 1969 году. А перед этим — незадолго до того, как я узнал о своем отце. Дядя Джек был очень добр ко мне. Мы с ним отправились в круглый цирк, видимо, в конец XIX века. Я спросил, почему он так печален, и дядя снова объяснил мне необходимость соблюдать тайну.

— А ты знаешь, кто он такой?

Джек криво усмехнулся.

— А как вы думаете?

— В прошлом году я возобновил путешествия во времени, — немного погодя снова заговорил он. — Мне нужно было убежище от этого… от положения на ферме. Вначале это были просто увеселительные прогулки в прошлое. Вы понятия не имеете, как прекрасна была эта страна до появления поселенцев. И индейцы… у меня среди них были друзья. Я знал всего несколько слов на их языке, но они встречали меня радушно… и… гм… девушки… они всегда ласковы, всегда готовы…

Я не мог сдержать улыбки.

— Свен младший смеялся над тобой из-за того, что ты не ходишь на свидания.

Он улыбнулся мне в ответ.

— Можете себе представить, какое облегчение приносили мне эти путешествия. — Снова серьезно: — Но можете себе представить и то, как положение в доме… в том, что Биркелунду нравится называть моим домом, — казалось мне все более глупым, ненужным и невыносимым. И не только дома. Какого дьявола делаю я в школе? Я взрослый человек, полный увиденных чудес, должен слушать хихиканье подростков и монотонный голос учителя.

— Наверно, семейная ссора заставила тебя отправиться в будущее.

— Верно. Я был вне себя от гнева. Мне главным образом хотелось увидеть могилу Свена Биркелунда. Двадцать лет вперед показалось мне достаточным сроком. Я переместился в конец 1969 года, чтобы захватить весь 1970… Дом все еще существовал. Существует. Будет существовать.

— А Свен? — негромко спросил я.

— Вероятно, и он жив. — Голос его звучал свирепо. — Я не стал это проверять. Через два года мама с ним разведется.

— И что дальше?

— Она заберет детей — обоих — в Массачусетс. Ее третий брак будет удачным. Но мне не хотелось добавлять ей тревог. Поэтому я вернулся. И сделал так, что отсутствовал месяц. Мне хотелось показать Биркелунду, что я настроен серьезно, но дольше отсутствовать я не мог из-за мамы.

Я увидел у него выражение, какое видел у других, родственников и близких, больных и умирающих. И потому поторопился сказать:

— Ты сказал, что встретил дядю Джека, это другое свое воплощение.

— Да. — Он рад был вернуться к более практичным проблемам. — Когда я появился в 1969 году, он меня ждал. Мы встретились в лесу, ночью — я не хотел, чтобы меня увидел случайный свидетель, — а участок леса был огорожен и обсажен кукурузой. Дядя Джек снял двухкомнатный номер в отеле — этот отель построят, когда в Сеилаке будет оружейная фабрика, — и поместил меня туда на несколько дней. Он рассказал мне о маме и подтвердил свой рассказ вырезками из газет и несколькими письмами, которые она недавно написала ему… мне. Потом он дал мне тысячу долларов… док, какие через двадцать лет будут цены! — и предложил, чтобы я осмотрелся.

— В журнале я прочел о Беркли, который… а, это идиома из языка будущего. Во всяком случае Сан-Франциско был сразу за проливом, а мне всегда хотелось на него взглянуть.

— А как Беркли? — спросил я, вспоминая свои посещение спокойного университетского городка.

Он рассказал мне, насколько смог. Но никакие слова в 1951 году не способны передать то, что я испытал впоследствии — дикое, странное, возбуждающее, ужасающее, гротескное воздействие на чувства и здравый смысл Телеграф-авеню седьмого десятилетия двадцатого века.

— А ты не боялся неприятностей с полицией? — спросил я.

— Нет. Я остановился в 1969 году и под вымышленным именем зарегистрировался в призывной комиссии. Это дало мне документ, в котором говорилось, что в 1969 мне двадцать один год… Меня притягивали люди на улицах. Я бродил среди них, старомодный деревенщина, слушал их разговоры, узнавал, как они оценивают происходящее. Несколько месяцев я провел среди радикалов. Странная жизнь — скрытность, демонстрации, травка, грязные номера в гостиницах, немытые девушки, случайные заработки.