Евгений Рысс: Сквозь завесу времени (сборник)

— Стрелять надо, — неуверенно говорю я.

— Зачем? — отзывается Михайлов. Он на минутку опускает бинокль. — Это идет разведка. Положить ее мы всегда успеем. Знать бы, сколько фрицев в лесу, да что у них на уме…

Михайлов улыбается, хотя я понимаю, что ему совсем невесело, он улыбается для меня.

— Не дрейфь, Володя, отобьемся. — И снова приникает к биноклю.

Не дойдя до мельницы примерно полкилометра, фашисты, которые прежде шли гуськом, друг за другом, разворачиваются в цепь. Так идти труднее, и немцы движутся медленнее. Я уже различаю глубоко надвинутые каски и блекло-зеленые шинели.

— Пора! — спокойно говорит Михайлов. — Давай огня…

— По наступающей пехоте противника! — кричу я, выскочив из мельницы. Пояс, прицел…

Мои солдаты открывают огонь, не дождавшись конца команды. Прицел им, очевидно, известен и без меня, а нервы тоже на пределе. Михайлов, схватив меня сзади за ремень, рывком втаскивает под укрытие толстых кирпичных стен.

— Ну чего выставился? — ругается лейтенант. — Черт шалавый… Из мельницы, что, голоса твоего не услышат?..

Раскатисто и глухо бьет станковый пулемет. Звонко, короткими прицельными очередями стреляют автоматы.

Немцы словно вжались в снег. Их почти незаметно. Однако больше половины лежит на виду неподвижно, в каких то страшно нелепых, неживых положениях. И я не могу оторвать от них взгляда. Я смотрю на людей, которых убили по моей команде.

А смотреть надо не на них. В стены мельницы тупо ударяют пули. Потом раздается короткий, леденящий душу нарастающий визг. Возле мельницы вырастает столб снежной пыли, дым, пронизанный изнутри огненной вспышкой, и град осколков барабанит в стены.

— Славяне, в укрытие! — кричит Михайлов.

Мгновенье — и мельница набита запыхавшимися солдатами. Одного втаскивают, на его неподвижных ногах налипшие комья снега. У другого сквозь лохмотья шинельного рукава зябко желтеет тело и виден пропитанный кровью, дымящийся на морозе рукав нательной рубахи.

А у мельницы, чередуясь через равные промежутки, повторяется визг летящей мины, короткий треск разрыва и злобно свистящий разлет осколков…

Так продолжается примерно полчаса. Вокруг мельницы больше нет белого снега. Он почернел от сгоревшей взрывчатки, разбросан взрывными волнами, иссечен осколками. Сквозь амбразуры видно, как стены курятся красной кирпичной пылью. Потом наступает тишина. Какая-то пустая и зловещая…

— По местам! — командует Михайлов.

И люди покорно выходят из-под укрытия толстых кирпичных стен. Выходят на воздух, который минуту назад был пронизан разъяренным, свистящим, разящим металлом.

И я смотрю на них с ужасом и восторгом. Ведь мне, уверенном в своей полной безопасности, и то страшно.

Страшно во время обстрела, когда хотелось сжаться в горошину, стать как можно меньше. Страшно сейчас, когда наступила эта продолжительная, ничего доброго не сулящая тишина.

А из леса выкатываются черные точки. И длинной цепью, захватывая нас в полукольцо, движутся вверх по склону.

А затем все повторяется. Наш огонь укладывает в снег вражескую цепь. Из леса раздается визг минометов. Солдаты собираются на мельницу… Затем снова команда: «По местам!».

Все повторяется. Только немецкая цепь все ближе, а солдат собирается в укрытие все меньше.

— Почему не стреляют пушки?! — кричу Михайлову.

— Рано! — отрезает лейтенант. Он по существу руководит боем. Осколок разрезал ему погон на левом плече, цыганские глаза напряженно сужены. Рано!..

— Какой черт рано! Немцы рядом!

— Рано, Володя!..

Он оказался прав. На опушку леса медленно вылез танк. Уверенный в себе, он развернул квадратную башню. Нам в лицо уставился длинный орудийный ствол, мельница затряслась от удара. Второй поднял столб пыли у подножья стены. Кирпичи обвалились, и в рваную дыру пахнуло едкой, обжигающей гарью…

Михайлова рядом не было. Я не успел заметить, когда он выбежал к пушкам. Но вот одна из них, стоящая справа от мельницы, выстрелила. Раз, другой, третий… Трассирующие снаряды били в лоб танку. И не в силах пробить броню, круто взмывали вверх. А пушка все била и била по танку, мешая ему в упор расстреливать мельницу.

Танк дрогнул и попятился назад. Но это на мгновенье он тяжело выполз на бугор, развернулся, и снаряд обрушился на орудие. Второй… Четвертый…

Я не успел заметить, когда начала стрелять наша вторая пушка. Красные искорки снарядов один за одним ударяли в бронированный бок танка. Они не взлетали вверх.