Евгений Рысс - Сквозь завесу времени (сборник)

Я медленно прохожу по отсекам звездолета, и старый корабль, кажется, узнает и приветствует меня. Потом я вхожу в рубку управления, выдвигаю телескоп. И почему-то чаще всего я навожу его на созвездие Эридана. Там, вокруг одной из его звезд, невидимая с Земли, проносится планета Несчастья. Какая она? Почему погиб именно на ней экипаж «России»? Есть ли на планете жизнь, леса, моря, реки? Не знаю. Никто не знает. Главный Космонавт только через два года собирается послать туда экспедицию. А меня уже сейчас тянет в полет. Почему? Потому ли, что я внутренним слухом все чаще слышу голос отца, говорящего со мной с планеты Несчастья? Или я просто мечтаю, как тысячи мальчишек, попасть в интересную и опасную экспедицию? Не знаю…

В телескопе плывет далекое созвездие Эридана и ничего не желает рассказать о своих тайнах. Человеку придется их вырывать у Вселенной, как всегда, с боем…

А Тангар ждет меня на Венере. Во время нашей вчерашней телевстречи мы обсуждали с ним возможности роста земных пальмовых лесов на его жаркой планете.

Как все несчастья, это случилось неожиданно и глупо. Наша работа на планете ВА-791 заканчивалась. Через два земных месяца звездолет должен был снять нас с этой занумерованной, даже не имеющей названия планеты.

Старик то просиживал целые дни в лаборатории, то скитался по красным откосам гор. А я скучал.

Я — помощник Старика по техническим вопросам.

А проще — механик, шофер и летчик. И конечно, отвечаю за жизнь этого межпланетного бродяги. Это и понятно. Ведь он даже родился на звездолете, руководил десятком экспедиций, сажал леса на Венере… Короче говоря, его имя знают школьники, с восторгом произносят студенты…

А я — ничем не примечательный человек двадцати двух лет.

Планета ВА-791 — скучнейшая в космосе. Представьте себе шар, на котором нет ни одного ровного места. Кончается одна гора, начинается другая. Цвет почвы красно-коричневый, словно она создана из битых музейных кирпичей. Вершины гор плоские, как обеденный стол, заросли густым и цепким кустарником.

В этих зарослях водятся животные, напоминающие сусликов. И наверное, чтобы они, расплодившись, не сожрали всю растительность, за ними охотятся хвостатые, красноглазые твари. Они не больше кошки, но с узкими собачьими мордами и голыми крысиными хвостами.

Более омерзительных животных, наверное, не отыщешь во Вселенной. А Старик целый год возится с ними. Сначала у него дело не ладилось, и твари подыхали десятками, а теперь все вроде нормально. Несколько крысо-собак живут в вольере при лаборатории.

Несчастье, как я уже говорил, произошло неожиданно и глупо. Обычно, если Старик не работал в лаборатории, он уходил в горы. Регулярную радиосвязь с базой, несмотря на все инструкции и мои требования, Старик никогда не поддерживал. Он говорил, что эти дурацкие переговоры только мешают работать. И я, привыкнув, особо за него не тревожился. Несмотря на свои шестьдесят лет, Старик был здоров и крепок. К тому же он был хорошо вооружен.

Я обычно настраивался на его волну и, услышав в конце дня координаты, вылетал к нему на вертолете.

В этот проклятый день радио вдруг загремело на аварийной волне: сигнал тревоги. Я немедленно поднял железную стрекозу в воздух.

Автопилот повел машину точно по тревожной нитке аварийного вызова. Сокращая расстояния, он бросал вертолет в узкие ущелья, резко перескакивал через вершины.

И вот, наконец, длинный, крутой, покрытый россыпью красного щебня склон и неподвижная человеческая фигура.

Я успел вовремя. Старик терял сознание. На вершине горы возбужденно суетилась стая крысо-собак. На склоне в трех местах щебень блестел, как расплавленное стекло. Значит, Старику уже пришлось отгонять их вспышками лучевого пистолета…

В кабине осмотрел Старика. Даже с моими врачебными познаниями нетрудно было понять, что дело плохо. Сломаны ноги, перебито два или три ребра; кисти рук, с которых лоскутами сорвана кожа, сочились кровью. И кажется, только голова, защищенная пластиковым шлемом, была не повреждена.

Я запеленал Старика болеуспокаивающими бинтами.

Он очнулся, в его серых, всегда жестких и спокойных глазах были растерянность и тревога…

На базе я уложил Старика в ванну с анестезирующим раствором.

За полчаса полета лицо Старика осунулось, щеки ввалились, под глазами синие тени, но сами глаза теперь смотрели жестко и твердо. От растерянности и страха не осталось и следа.