Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

Почему же Олмэйн согласилась поручиться за нас при поступлении в союз?

Наверняка не ради какого-то оборванного старика Наблюдателя. Должно быть, ею руководило любопытство, желание узнать побольше об этом странном, непонятно властном спутнике Наблюдателя. С самого начала Олмэйн тянуло к Принцу Энрику, а ему, естественно, дважды не надо было повторять, чтобы он принял то, что само идет ему в руки.

Возможно, они стали любовниками с того самого момента, когда мы остались в Доме Летописцев.

Жизнь наша шла своим чередом, лето сменилось осенью, а на смену осени пришла зима. С горячим нетерпением я копался в записях. Никогда раньше я не был так увлечен, не работал так интенсивно и тщательно. Даже не имея возможности посетить Иорсалем, я чувствовал себя моложе. Я редко видел Принца, да и когда мы встречались, мы не разговаривали. Не мое это было дело требовать у него отчет о его поступках, а он сам не испытывал желания рассказывать мне о них.

Иногда я размышлял о моей прежней жизни, о моих странствиях, о Воздухоплавательнице Эвлуэле, которая, как я предполагал, стала супругой одного из наших Завоевателей. Как же теперь называл себя поддельный Мутант Гормон, теперь, когда он сбросил маску и признался, что он один из обитателей Н362? Король Земли Девятый? Владыка Океана Пятый? Повелитель Людей Третий? Где бы он сейчас ни был, он должно быть испытывает удовлетворение после успешного завершения Завоевания Земли.

К концу зимы я узнал о любовной связи Принца Энрика и Олмэйн. Я был одним из первых, до кого дошла эта сплетня, бродившая среди учеников. Потом я заметил улыбки на лицах других Летописцев, когда появлялись Элегро и Олмэйн. И, наконец, я увидел, как Принц и Олмэйн ведут себя по отношению друг к другу. Все было очевидно. Эти прикосновения рук, этот двусмысленный обмен репликами и имеющими тайный смысл фразами — что еще все это могло означать?

Среди Летописцев к соблюдению брачной клятвы относятся очень серьезно. Так же как и у Воздухоплавателей, в брак вступают на всю жизнь, что, конечно, не предполагает предательства, как это сделала Олмэйн. Когда выходишь замуж за одного из Летописцев — а это традиция союза — то их брак становится как бы священным.

Какую месть выберет Элегро, когда узнает обо всем?

Так уж случилось, что как раз при мне вся эта ситуация вылилась в конфликт. Стояла ранняя весна, день клонился к вечеру. Для меня это был день трудной работы в самых отдаленных уголках хранилищ памяти, из которых я старался извлечь данные, давным-давно забытые — видимо, с тех пор, как их поместили туда. И вот в состоянии, когда моя голова шла кругом оттого, что была набита всем этим, я брел по ночному Парришу, вдыхая свежий воздух. Я шел по берегу Сенны, и меня окликнула одна из Сомнамбул, предложив продать мне способность проникать в мир грез. Я натолкнулся на одинокого Пилигрима, который молился перед храмом плоти. Я наблюдал, как в небе парили двое юных Воздухоплавателей и пролил слезы жалости к себе. Меня остановил турист с какой-то звезды в дыхательной маске и тунике, усыпанной драгоценными камнями, он приблизил ко мне свое красное лицо и выпустил мне в ноздри галлюцинации. Наконец, я вернулся в Дом Летописцев и пошел в покои моих покровителей выразить им свою признательность и уважение, перед тем как лечь спать.

Олмэйн и Элегро были дома. Там же был и Принц Энрик. Олмэйн пригласила меня войти, сделав жест кончиком пальца, но больше даже не взглянула на меня, также как и остальные. Элегро нервно ходил по комнате взад и вперед, ступая так яростно, что лепестки живой ткани ковра беспокойно сворачивались и разворачивались.

— Пилигрим! — закричал Элегро. — Если бы это был какой-нибудь отщепенец из Торговцев, это было бы просто унизительно. Но Пилигрим? Это просто чудовищно!

Принц Энрик стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и невозможно было под маской понять, какое выражение лица у него сейчас, но он казался абсолютно спокойным.

Элегро сказал:

— Ты будешь отрицать, что посягнул на неприкосновенность моей супруги?

— Я ничего не отрицаю. Я ничего не утверждаю.

— А ты? — не унимался Элегро, развернувшись к жене. — Говори правду, Олмэйн! Хоть раз скажи мне правду! Что это за истории, которые рассказывают о тебе и этом Пилигриме?

— Я не слышала историй, — безмятежно ответила Олмэйн.

— О том, что он спит с тобой! Что вы пьете снадобья! Что вы вместе входите в транс!

Ни один мускул не пошевелился на лице Олмэйн. Мне казалось, она еще более красива, чем всегда.