Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

Она долго смотрела на нас, и я уже с трудом выдерживал изучающий взгляд ее широко поставленных темных глаз. Наконец она произнесла:

— Наблюдатель считает, что он может стать одним из нас?

Вопрос был адресован любому из нас, кто, собственно, мог на него ответить. Я колебался, Элегро, видимо, тоже не мог решиться и через некоторое время раздался властный голос Принца:

— Наблюдатель может стать членом вашего союза.

— А вы кто? — спросила Олмэйн.

В то же мгновение голос Принца смягчился:

— Я несчастный слепой Пилигрим, госпожа, который пришел сюда пешком из Рама вместе с этим человеком. И если я могу высказать свое скромное мнение, то самое лучшее, что вы можете сейчас сделать, это разрешить ему стать учеником в союзе Летописцев.

Элегро спросил:

— А вы? Что бы вы хотели для себя?

— Я бы хотел найти для себя здесь кров, — ответил Принц.

— Я устал скитаться, и мне есть о чем подумать. Может быть, вы бы разрешили мне иногда выполнять здесь какую-то работу. Я бы не хотел расставаться со своим спутником.

Олмэйн повернулась ко мне:

— Мы посовещаемся относительно вашей просьбы. Если ее удовлетворят, то вам придется пройти тесты. Я буду вашим спонсором.

— Олмэйн! — вырвалось у Элегро, он явно не мог скрыть изумления.

Она безмятежно нам улыбнулась.

Но наметившаяся семейная ссора была предотвращена, и Летописцы предложили нам ночлег, соки и более крепкие напитки. Мы пообедали в отдельной комнате, а Летописцев в это время собрали, чтобы обсудить мою необычайную просьбу. Принц был в странном возбужденном состоянии: он заглатывал пищу, почти не разжевывая, расплескал бокал вина, вертел в руках столовые приборы и все время скреб пальцами свои металлические серые глаза, будто его мучила чесотка.

Наконец, он спросил тихим, но требовательным голосом:

— Опиши мне ее!

Я описал ее очень подробно, пытаясь подобрать самые выразительные слова, чтобы нарисовать как можно более достоверный портрет.

— Ты говоришь, она красива, да?

— Я так считаю.

— Ее голос волнует меня, — сказал Принц. — В ней чувствуется сила. Она говорит, как королева. Она должна быть красивой. Это не справедливо, если ее тело не соответствует ее голосу.

— Она, — сказал я жестко, — жена другого, и она оказала нам гостеприимство.

Я помнил тот день в Раме, когда паланкин Принца появился из дворца и Принц заметил Эвлуэлу и, подозвав ее повелительным жестом, втянул ее в паланкин, чтобы использовать ее просто как вещь. Правитель может так обращаться с теми, кто ниже его по рангу, но Пилигрим не имеет права этого делать, и я опасался, не задумал ли Принц что-то. Он опять прикоснулся к глазам. Мускулы на его лице задвигались.

— Обещайте мне, что вы не тронете ее, — сказал я.

Уголок его рта дернулся, казалось, с губ вот-вот сорвется гневная реплика, но он сдержался. С видимым усилием он произнес:

— Ты плохо думаешь обо мне, старик. Я буду следовать законам гостеприимства. А сейчас, будь добр, налей мне вина.

Я повернул большой палец в сторону ниши обслуживания, и там появилась вторая бутылка вина. Это было крепкое красное вино, совсем не то золотистое, что пили в Раме. Я налил, и мы выпили. Бутылка быстро опустела. Я взял ее, скрутил, она хлопнула и исчезла, как пузырь. Через несколько секунд вошла Олмэйн. Она переоделась. До этого на ней было довольно темное платье из грубой ткани, а сейчас она облачилась в ярко-алое платье, застегивающееся на груди. Оно подчеркивало ее соблазнительные формы, и меня удивило, что у нее был большой пупок. Расчет вызвать возбуждение был настолько тонким, что этот бугорок, прерывающий плавную линию живота, вызвал какие-то эмоции даже во мне.

Она сказала не без удовольствия:

— Ваше заявление приняли по моему настоянию. Тесты будут проведены сегодня вечером. Если вы успешно их пройдете, то поступите в наш отдел.

Неожиданно на ее лице появилось выражение огорчения.

— Мой муж, и вам следует знать об этом, весьма недоволен. Но вы не должны этого опасаться. А сейчас вы оба пойдете со мной.

Она взяла нас за руки. У нее были прохладные пальцы. Меня охватила внутренняя дрожь, и я удивился этому молодому импульсу, который появился без помощи вод из Дома возрождения в священном Иорсалеме.

— Пошли, — сказала Олмэйн и повела нас в то место, где проводили тесты.

Итак, меня приняли в союз Летописцев. Тесты были нетрудные. Олмэйн привела нас в круглую комнату где-то у вершины башни. Ее изогнутые стены были выложены редкими породами дерева самых разнообразных оттенков, на полу стояли сияющие полированные скамейки, а в центре поднималась спираль высотой с рост человека. На ней была надпись такими мелкими буквами, что прочитать ее просто было нельзя. В комнате было с полдесятка Летописцев, которые пришли явно по прихоти Олмэйн, а не потому, что их заинтересовал старый потрепанный Наблюдатель, которому она по необъяснимым причинам покровительствовала.