В. Эфф: По ту сторону

По привычке взглянув на часы, Щур машинально отметил время: было 3 час. 45 мин.

— Н-да, — протянул он слабым голосом и потянулся за папиросой. — Вот тебе, Лизанька, и Князь Игорь.

Верхнее перекрытие платформы Брянского вокзала — геометрический узор из железа и стекла — дрогнуло, отозвавшись на стук колес подошедшего поезда, и заволоклось густым серым дымом. К дверям вагона метнулись белые фартуки носильщиков, и под гулкими сводами крытой платформы стоголосый говор толпы заслонил тяжелое дыхание паровоза.

Энергично работая локтями, через толпу пробивался человек на целую голову выше всех остальных.

— Вот он, — сказала Щуру Лизанька.

— Мудрено не заметить, — усмехнулся Щур. — Ваньку даже собаки за телеграфный столб принимают — росточек, что называется, на ять…

Через полминуты Громов крепко пожал руку Щуру и Лизаньке.

— Не надеялся, что встретите, честное слово… Телеграмму я больше из озорства послал — так, чтобы знали. А они — смотрите-ка — встречать наладились. Ну, как у вас — все благополучно? Пригодилась схема моя?

Лизанька, потупив глаза, махнула рукой. Громов удивленно посмотрел на Щура.

— Да тут, брат, целая история, — отозвался тот. — Айда, давай пробираться к выходу, расскажу потом.

В то время как трамвай, качаясь, гремел по Дорогомиловской, Щур рассказал Ваньке о прожженной схеме и о необычайной музыке, услышанной им в тот памятный вечер.

— Гм… Действительно, — сказал Громов, — оно…того… не совсем понятно.

— Да вот сам услышишь, — просто сказал Щур.

— Он совсем обалдел с этой музыкой, — вставила Лизанька. — Погляди, даже похудел, и глаза ввалились.

— А ты тоже слышала? — спросил Громов.

— Слышала, — равнодушно ответила Лизанька. — По-моему, это этнографический концерт — так, какая-нибудь эскимосская мелодия…

Щур поморщился и выразительно постучал пальцем по лбу.

— Сама ты эскимоска, — вполголоса заметил он.

— Ладно, там разберем, — сказал Громов.

— Смоленский рынок, — крикнул кондуктор…

Вечером, когда спущенная лампа осветила склоненные над столом головы Громова и Щура, неведомые звуки раздались вновь. Щур принял их на громкоговоритель.

— Ну-ну, — промычал Громов и умолк.

Снова неслись стремительные звуки — своеобразные, изломанные, необычайные.

— Смотрите, — вдруг крикнула Лизанька, сидевшая в стороне.

Громов резко откинулся на спинку стула. Между пластинами конденсатора загорелось слабое фиолетовое свечение. Щур протянул руку к верньеру и тотчас же отдернул.

Свечение усилилось в яркости и приняло лиловато-голубой оттенок. Скоро все пространство вокруг конденсатора загорелось ярким сиянием, напоминающим свечение газа в разрядных трубках. Сияние ежеминутно меняло цвет — Щур, чтобы лучше видеть, потушил лампу над столом, — и в полумраке установилась странная гармония между цветом окружавшего пластины конденсатора сияния и звуками, заполнившими комнату. Цвет менялся с высотой звучащего тона, затухал с его ослаблением и ярко вспыхивал, когда звук, вибрируя, усиливался, покрывая собой другие звуки.

— Ванька, а пробки не перегорят? — спросила Лизанька и погладила лежавшего у ней на коленях кота. Из-под ее руки блеснули голубые искры. Щур обернулся.

— Странно, — сказал он, — даже кот наэлектризован. Смотри, Ванька, как шерсть искрит.

Лизанька, улыбаясь, но не без некоторого опасения в голосе, спросила:

— А он не взорвется?

— Кто?

— Кот!

Щур усмехнулся и не ответил. Лизанька продолжала гладить кота, любуясь фейерверком сыпавшихся из-под руки искр. Кот, носивший громкую кличку «Колчак» — гроза домашних хозяек всего дома, потомственный почетный вор, по выражению Щура, — недовольно выгибал спину и сердито мурлыкал.

— Любопытно было бы знать, — сказал Громов, — на какой волне передаются эти звуки. У меня есть основание думать, что мы имеем здесь дело с ультра-короткими волнами…

— Во всяком случае меньше полутора метров, — ответил Щур, — так как иначе мы услышали бы американцев.

— Безусловно меньше. Судя по силе звуков, можно считать, что волны несут с собой большую энергию; быть может, длина волны порядка нескольких сантиметров.

Звуки смолкли на высоких нотах. И в эту же минуту погасло свечение вокруг конденсатора.

— Конец, — сказал Щур.

Громов спокойно возразил:

— Нет…

И указал Щуру на катушку.

В самом центре единственного витка катушки ослепительно горел яркий луч. Точнее говоря, вначале это не было лучом: внутри витка переливался шарообразный комок светящейся материи. Словно фосфоресцирующее морское животное, комок вытягивал в стороны светлые щупальцы, но тотчас же убирал их обратно. Постепенно сплющиваясь, комок принял почти цилиндрическую форму и стал вытягиваться в короткий ярко светящийся луч.