Люциус Шепард - Голос ветра в Мадакете

- В каком это смысле? - испугался Питер.

Салли поджала губы, будто отведала чего-то кислого.

- Он бы взял меня, кабы тебя тута не было, да ты больно силен. Ума не приложу, как тут выкрутиться.

- Оставь мальчика в покое, - проговорил Миллз.

- Никак, - вызверилась на него Салли. - Он должен.

- Ты понимаешь, что она толкует? - осведомился Миллз.

- Да, черт! Понимает! А если не понимает, так ему всего-то и делов выйти да поговорить. Ты ведь понял меня, мальчик. Он хочет тебя.

У Питера по спине прокатилась ледяная волна.

- Как Габриэлу, - вымолвил он. - Это вы имеете в виду.

- Ступай. Потолкуй с ним. - Салли ткнула костлявым пальцем в сторону двери. - Просто стань там, он сам к тебе придет.

Позади коттеджа была полянка, обрамленная двумя японскими соснами и сараем, при прежнем владельце служившая огородом. Питер махнул рукой на посадки, и теперь всю делянку заглушили сорняки и завалил мусор: на подстилке из засохших лоз теперь покоились канистры, ржавые гвозди, игрушечный пластмассовый грузовичок, сопревшая оболочка мяча, обрывки картона и многое другое. Это место, напоминающее агрегат, показалось Питеру вполне подходящим для встречи и общения с ветром... если только подобное общение не является порождением воображения Сайасконсетской Салли. В глубине души Питер продолжал надеяться, что это именно игра фантазии выжившей из ума старухи. Солнце клонилось к закату, и стало холоднее. Серебряная оторочка лучей негреющего солнца обрамляла иссиня-серые тучи, стремительно гонимые по небу крепким ветром с моря. Не улавливая в ветре ни малейшей искры разума, Питер уже начал чувствовать себя круглым дураком и подумывать о возвращении в дом, когда едко пахнущий ветерок пробежался по его лицу. Питер оцепенел. И снова ощутил его: пришелец действовал независимо от морского ветра, нежными пальцами касаясь его губ, глаз, лаская его, как слепец, намеревающийся запечатлеть твое лицо в памяти. Ветерок легонько взъерошил волосы Питера, забрался под клапаны его армейской куртки, как ручная мышка в поисках сыра; побаловался со шнурками и потрогал между ног, отчего мошонка Питера мучительно сжалась, а по всему телу прокатилась леденящая волна холода.

Питер толком не понял, каким образом ветер заговорил с ним, но у него сложился образ процесса, подобного тому, как кошка трется о руку, передавая ей статический заряд. Заряд был самым настоящим, вызвавшим покалывание и пославшим мурашки по коже. Каким-то образом - несомненно, благодаря таланту Питера - заряд переродился в знание, знание персонифицированное, и Питер понял, что суть постижения заключается в человеческой трактовке нечеловеческих побуждений, и в то же самое время он ни на гран не сомневался, что трактовка эта почти точна. Изрядную часть составляло чувство одиночества. Он единственный в своем роде; если другие и существуют, то он их ни разу не встречал. Питер не сопереживал его одиночеству, потому что ветер не сопереживал Питеру. Он просто хотел заполучить Питера, но не в роли друга или спутника, а просто в качестве очевидца его могущества. Он с наслаждением будет рисоваться перед Питером, пускать пыль в глаза, притом потираясь о его чувствительность и извлекая из этого некое непостижимое удовольствие. Он чрезвычайно могуществен. Хотя прикосновение его кажется воздушным, сила его несомненна, а над водой она возрастает еще более того. Суша отнимает у него силы, и ему не терпится вернуться в море с Питером в поводу. Мчаться вместе сквозь дикие ущелья волн, среди хаоса грохочущей тьмы и соленых брызг, странствовать по безраздельнейшей из всех пустынь - синим небесам над морем - и мериться силами со слабаками штормами, подхватывать летучих рыб и жонглировать ими, как серебряными клинками, свивать гнездышки из плавучих сокровищ, неделями забавляясь с трупами утопленников. Жить, играючи, всегда играючи. Возможно, "играючи" - не то слово. Вечно стремясь выразить капризную тягу к насилию, составляющую самую суть его естества. Быть может, Габриэла Паскуаль назвала его зверем не без натяжки, но разве иначе его назовешь? Он - порождение природы, а не преисподней. Воплощая эго без мысли, силу без нравственности, ветер взирает на Питера, как на умную игрушку: поначалу ее холят и лелеют, потом начинают ею пренебрегать и наконец забывают.

И теряют.

В сумерках Сара проснулась от удушья и резко села в постели, вся липкая от пота. Грудь ее порывисто вздымалась, сердце отчаянно колотилось. Через минуту, успокоившись, она спустила ноги на пол и села, устремив взгляд в пространство. В призрачном полусвете волокна досок словно сплетались в узор звериных морд, проступающих из стены; за окном виднелись трепещущие кусты и стаи несущихся по небу облаков. Все еще не в силах стряхнуть с себя вялость, Сара вышла в гостиную, намереваясь умыться, но дверь ванны была заперта, а Сайасконсетская Салли каркнула изнутри, что занято. Миллз похрапывал на кушетке, а Хью Уэлдон сидел за столом, прихлебывая кофе; в блюдце рядом с ним дымилась сигарета, и это показалось Салли забавным она знала Хью сызмальства, но ни разу не видела его курящим.