Люциус Шепард - Отец камней

- Я говорю правду, - пробормотал Лемос. Он сидел, сгорбившись, на табурете в лишенной окон комнате для допросов. С потолка свисала стеклянная чаша, наполненная клочьями светящегося мха. Лемос глядел на свои руки, покоившиеся на деревянном столе, как будто укорял их за то, что они предали его.

Коррогли, высокий худой мужчина с редеющими черными волосами и чертами лица, словно выточенными из твердой белой древесины, подошел к двери и, не оборачиваясь, произнес:

- Кажется, я догадываюсь, к чему вы клоните.

- Ни к чему я не клоню, - возразил Лемос. - И мне плевать, что там вам кажется. Это правда.

- Вот плевать как раз и не следует, - заметил Коррогли, оборачиваясь. Во-первых, я ни капельки не обязан защищать вас, во-вторых, если я вдруг поверю вам, мое будущее выступление значительно выиграет.

Лемос поднял голову и окинул Коррогли взглядом, полным такой безысходности, что на мгновение адвокату почудилось, будто его чем-то ударили.

- Поступайте как знаете, - сказал резчик. - Какая мне разница, провалится ваше выступление или нет?

Коррогли приблизился к столу и оперся на край. Кончики пальцев адвоката едва не соприкоснулись с пальцами резчика, однако Лемос не отдернул руки, он словно и не обратил никакого внимания на движение Коррогли, из чего следовало, что он и впрямь поражен всем случившимся и отнюдь не притворяется. Или же, подумалось Коррогли, у него реакция на опасность, как у улитки.

- Вы просите меня построить защиту на факте, который до сих пор никак не учитывался в судебной практике, - размышлял адвокат вслух. - Что само по себе уже весьма любопытно. Влияние Гриауля - хотя бы на долину Карбонейлс - факт неоспоримый. Но заявить, что вы исполняли волю дракона, что некая сущность, заключенная в этом камне, побудила вас совершить определенный поступок, а потом и доказать, что именно так оно и было... Не знаю, не знаю.

Лемос, похоже, не слышал его. Спустя какое-то время он произнес:

- Мириэль... С ней все в порядке?

- Да, - отозвался Коррогли раздраженно, - да, она чувствует себя прекрасно. Вы поняли, о чем я вам только что говорил?

Лемос недоуменно воззрился на него.

- Ваш рассказ, - объяснил Коррогли, - понуждает меня к совершенно беспрецедентному способу защиты. Вы отдаете себе отчет в том, с чем это связано?

- Нет, - ответил Лемос и опустил глаза.

- Тогда позвольте сообщить вам, что судьи устанавливают прецеденты крайне неохотно, а в вашем случае мы наверняка столкнемся с открытым противодействием, ибо, если вас оправдают на том основании, которое вы упомянули, я предвижу, что громадное число преступников начнет подражать вам в надежде избежать наказания.

- Не понимаю, - сказал Лемос, помолчав. - Чего вы от меня добиваетесь?

Глядя резчику в лицо, Коррогли испытывал беспокойство: отчаяние Лемоса выглядело слишком уж безграничным. Ему как адвокату доводилось общаться с клиентами, которые, казалось, отчаялись во всем и вся, однако даже самые подавленные из них в конце концов осознавали свое положение и выказывали страх либо что-то близкое к нему. Что ж, пожалуй, он не ошибся, заподозрив в Лемосе искусного притворщика.

- Ничего особенного, - сказал Коррогли. - Я всего лишь пытаюсь объяснить вам, на что вы меня толкаете. Если я попрошу суд о помиловании, то мне нужно будет убедить присяжных в обоснованности моей просьбы. Учитывая известное всем переплетение страстей и грязную натуру погибшего, можно предположить, что вы отделаетесь легким испугом. Земейля не любили, так что, сдается мне, среди горожан найдется достаточно таких, кто воспримет ваш поступок как справедливое возмездие.

- Не мой, - выдавил Лемос. Его голос был исполнен такой муки, что Коррогли на мгновение поверил ему.

- Тем не менее, - продолжал адвокат, - если я изберу тот способ защиты, какой предлагаете вы, вам может грозить куда более суровый приговор. Не исключено, что высшая мера. Ваши утверждения могут навести судью на мысль, что преступление было преднамеренным. Тогда он, наставляя присяжных, отвергнет любые смягчающие обстоятельства и откажется признать в случившемся убийство в состоянии аффекта.

Лемос удрученно фыркнул.

- Вам смешно? - удивился Коррогли.

- По-моему, вы мыслите упрощенно. Разве преднамеренность и страсть несовместимы?

Коррогли отодвинулся от стола, сложил руки на груди и уставился на светящийся шар под потолком.

- В чем-то вы правы, - признал он. - Не все преступления на почве страсти рассматриваются как поступки, обусловленные обстоятельствами. Ведь существуют такие вещи, как навязчивые идеи, как неодолимые влечения. Но я хочу, чтобы вы поняли: судья, стремясь не создавать прецедент, может нарочно не заметить фактов, которые облегчили бы вашу участь.