Люциус Шепард - Сеньор Вольто

Солнце было почти на меридиане, а я все еще был поглощен наблюдением сюрреального спектакля, разыгрывающегося в небе, когда потрепанный красный пикап Антонио, раскачиваясь, покатил вверх по изрытой дороге из города и остановился возле ограды. Суйяпа, крепкая женщина с кожей цвета меда, моложе его, наверное, лет на двадцать, выбралась из кабины и вошла в дом, с целой процессией теней самой себя, а Антонио, коренастый пожилой мужчина с темным кожистым лицом и космами седых волос, торчащими из-под бейсбольной шапочки с эмблемой "Нью-Йорк Янки", вышел с другого бока и помочился на травяную кочку, действие, которое как в зеркале отразила целая последовательность теней, которые, закончив дело, поплыли в различных направлениях. Увидев меня, он спросил: "Аурелио?" Он застегнулся, подошел к ограде и озадаченно взглянул на меня. "Твои волосы... Что случилось?"

Я притронулся к волосам, обнаружив их на своем месте.

"Они как мои", сказал Антонио. "Все седые."

Он провел меня в дом, две обшитые досками крошечные комнатки, стены которых были украшены десятками страниц, вырванными из религиозных журналов - фотографии папы, статуи мадонны, изображения Христа. В кусочке туманного зеркала, приделанного к двери, я увидел, что мои волосы потеряли черный цвет и теперь заимели оттенок сигаретного пепла. Лицо было изможденным, с глубоко запавшими морщинами - я, наверное, постарел на десять лет за одну ночь. Я уселся за маленький столик у стены, отходя от своего последнего шока.

"Ты в отчаянном положении, мой друг", сказал Антонио, присоединяясь ко мне за столом. "В городе все говорят о побеге из тюрьмы."

Он спросил, как я добрался сюда, и я рассказал события предыдущего дня. Я сказал, что какая бы судьба меня не ожидала, я по крайней мере получил некоторое удовлетворение тем, что отомстил Эспиналю, а Антонио ответил: "Эспиналь не мертв."

От такого откровения я онемел.

"Других заключенных арестовали в Пуэрто Кастильо, когда они пытались украсть лодку", продолжил он, а Суйяпа добавила: "Они попробовали воспользоваться Эспиналем, как заложником, Но полиция их перестреляла прежде чем он пострадал."

Она поставила передо мной тарелку с курицей и рисом, но я был слишком расстроен, чтобы есть. Сказав, что мне надо подумать, я вышел наружу и уселся на землю, заслонив глаза так, чтобы меня не отвлекали похожие на мультипликацию создания, населяющие воздух. До тех пор, пока я не обнаружил любовные шашни Марты с Эспиналем, у меня никогда ни к кому не было ненависти. Я боялся и негодовал, но моя ментальная почва показала неспособность культивировать более сильные эмоции. Даже моя любовь к Марте была равнодушной. Знание, что Эспиналь жив, и не просто жив, а еще и свободен, чтобы быть с Мартой, которую я теперь любил с нехарактерной для меня интенсивностью, это знание воспламенило меня. Ненависть стала звездой, взорвавшейся на моем внутреннем небе, и меня пожирало желание убить его. С той поры я пришел к пониманию, что то создание, что овладело мной, создание, своеобразие которого я не узнаю, пока оно не покинет моего тела, а тот момент, мне верится, уже близок... я понял, что именно оно несет ответственность за такое усиление эмоции. Связь между нами была не как у паразита и его добычи, это был симбиоз. Я обеспечивал ему теплый приятный череп и постоянный приток электрической энергии, в обмен он максимизировал меня, сделав меня гораздо более соответствующим тому, чем я по существу являюсь. В то время я этого совершенно не понимал. Мои мысли были направлены единственно в сторону Эспиналя. Я не мог дождаться, чтобы убить его.

Я оставался сидеть на воздухе много часов, сосредоточившись в мыслях на Эспинале. Я не выработал никакого плана, но понял, что мне нужно подобраться ближе к своему врагу, и я верил, что моя изменившаяся внешность, седые волосы и глубокие морщины на лице, позволят мне это сделать. Уже после полудня из домика вышла Суйяпа и извиняющимся тоном сказала, что я могу оставаться в компаунде день-другой, но не дольше. Хотя мы не были близки со дня смерти моего отца, у которого она работала поваром и служанкой, рано или поздно кто-нибудь да вспомнил бы связь между нами. И хотя они считали себя моими друзьями, они с Антонио думали и о собственном выживании.

Я был ребенком в те дни, когда Суйяпа с мужем работали на мою семью, и хотя имел к ним некоторое чувство, все-таки никогда не любил их и не приходил в к ним, как сегодня. Казалось, что теперь я мог познать их сущность, ядро сердечной простоты, которая была как их силой, так и их слабостью, качество, которым обладает гондурасская душа с ее способностью выдерживать унижения гондурасской судьбы. Я сказал, что уйду позднее вечером и сказал, что буду благодарен, если смогу позаимствовать старую одежду Антонио и доехать с ним до города.