Александр Тюрин - Вооруженное восстание животных

Я чувствую червяг совсем рядом, я марширую вместе с ними – я подползаю по коридору, пробираюсь по вентиляционным ходам, просачиваюсь по щелям в перекрытиях и стенах.

Сейчас на НАШЕМ пути стоит один «теплый-влажный». Пульс его тверд и груб, как комья земли, чуть уйдет вбок – и неотличим от шума тьмы. Но скоро-скоро кто был плохой, тот станет совсем хороший. Нет ничего вкуснее сильного врага!

Нет ничего вкуснее меня. Тьфу, зараза. Еще не хватало перед смертью стать шизофреником.

И я вижу, как бегут уже трещины в потолке, сыплется штукатурка. У меня взмокли даже брови. Я как-то уже отрешенно стал разглядывать окрестности и вовремя заметил два довольно пузатых баллона, в застекленном шкафу стоят: с хлором первый, а второй с неизвестной дрянью.

Две последние пули не себе приберег, пробил ими обе емкости. Зашипел, поступая ко всем желающим и нежелающим бесплатный газ. То, что текло из одного баллона было невидимым, из другого выходил дух желтовато-серого оттенка.

Резкий запах резанул где-то во внутренностях носа. Я использовал Стечкина-Авраамова в качестве простой болванки, чтобы раскурочить оконное стекло. Сдернул пластиковую занавеску, одним узлом привязал ее к батарее, другим присобачил к себе. И шагнул за борт, если точнее вышел в окно.

Вот я уже сушусь на занавеске, на метр ниже подоконника – неподалеку птицы летают – я вижу их тепловые силуэты – и я могу стать одним из них, правда ненадолго.

Расстояния до земли разучился я бояться еще в армии, отсидев на деревьях в общей сложности не меньше месяца. В шахте лифта я тоже не слишком сдрейфил. Высота мне больше нравится, чем общество грубиянов-червяг. Да и сейчас она была смазана темнотой, а если точнее зеленоватыми сумерками.

Правда, было обстоятельство, которое могло расстроить, если бы я уже не расстроился до самого максимума.

Спасательница-занавеска потихоньку «текла», то есть растягивалась, собираясь вскоре лопнуть. А в лаборатории уже принялось все падать, разбиваться, отлетать, отскакивать. Двери, шкафы, стулья, перегородки, автоклавы, реакторы, колбы, штативы, пробирки.

Отчитав добросовестно до семи, я чуть приподнялся, закинул в лабораторию последнюю гранату и опять съехал вниз. Два толчка почти наложились друг на друга, шпокнул боезаряд, а потом сдетонировала смесь хлора, воздуха и того джинна, что сидел во втором баллоне. Над моей головой бросились на улицу всякие ошметки, я же досчитал до трех и поспешил в лабораторию, чтобы больше не мучить занавеску.

Некогда модерновая лаборатория превратилась в подобие развалившегося батальонного сортира. Завалена каким-то дерьмом, а оно, в свою очередь, засыпано белым порошком, то ли солью, то ли штукатуркой. Все перегородки напрочь снесло.

Какие-то кучки продолжали ворочаться и как будто проявляли недовольство. Я решил дальше подоконника не двигаться.

Эти паршивцы могут быть везде: на этаже, на лестнице, на крыше, на стенах. Круто я все-таки их раззадорил своими оборонными мероприятиями.

Где-то неподалеку, аккомпанируя моим соображениям, уже потрескивали разряды.

Кажется я ненамного облегчил свою участь. Пора писАть на подоконнике: «Обнаружившему мои кости, просьба в ведро не бросать».

Электрическая песня льется все ближе и ближе, для меня исполняют, можно сказать, по заявке. И слова там, наверное, известные: «Кто был ничем тот станет всем». А может все правильно? Кто лучше прыгает, кусает, колет – тот и прав, тот более прогрессивен.

В лабораторию откуда-то из-под плинтуса стали вползать длинные зеленые тени. Снаружи по стене прокатились и разорвались шаровидные разряды. Это было красиво. Придется помирать…

И вдруг, заглушая треск марширующих червяг, загребли вертолетные лопасти. Я стащил с себя шлем и замахал им, как бешеный человек. Наверное, это было замечено, поэтому вертолетный гул сместился ко мне и отклоненная козырьком крыши веревочная лесенка заболталась в полуметре от меня.

Я то ли прыгнул, то ли рухнул, но шаткую тропу в небо ухватил. Вертолет, заполучив меня, сразу съехал в сторону, и совершенно правильно поступил, потому что в окошке с моего подоконника заулыбалась крюкастая морда.

Пулеметные очереди – я кайфанул от этой музыки больше, чем от Баха-Бетховена – помешали червяге скинуть меня, так сказать, с подножки. Недовольная физиономия скрылась с видом, будто ей не дали подышать свежим воздухом, длинно сплюнув припасенной для меня токсичной слюной…