Роджер Желязны - Этот бессмертный

Я рассмеялся.

Его лицо исказилось злобной гримасой и он недоуменно спросил:

– Вы что, со страха потеряли рассудок, Уполномоченный?

– «Орел» или «решка»? – спросил я его.

Он понял, что я имею в виду. Он начал что-то говорить, но, услышав тяжелый стук о камень, раздавшийся совсем рядом с ним, резко обернулся.

Истошный вопль заполнил последнюю секунду его жизни. Сила прыжка Бортана повергла его наземь, а еще через секунду его голова покатилась по камням.

Мой Бортан, мое исчадие ада, наконец-то ты нашел меня…

Куреты испуганно закричали, ибо глаза собаки были словно раскаленные угли, а в пасти сверкали два ряда острых, как кинжалы, зубов. Голова его находилась вровень с плечами высокого мужчины. Дикари схватились за свои мечи и напали на него – но что могли сделать эти легкие железки против брони на его боках!

Ему понадобилось не больше минуты, после чего они все были разорваны на части…

– Кто это? – изумленно спросил Гассан.

– Щенок, которого я однажды нашел в море. Он уже тогда был так силен, что долго не шел ко дну с большим камнем на шее, – ответил я. – Мой Бортан такой же старый, как и я.

У него на лапе была небольшая рана, которую он, видимо, получил во время этой схватки.

– Сначала он искал нас в деревне, – продолжал я, – и жители пытались его остановить. И я не сомневаюсь, что очень много куретов погибло в этом бою.

Бортан подбежал ко мне сзади и облизал шею. Он радостно вилял хвостом, как щенок, делая вокруг меня быстрые круги. Он прыгнул ко мне на грудь и снова облизал лицо.

– Ты вернулся, мой старый грязный пес, – тихо сказал я. – Ты знаешь, что все остальные собаки исчезли с лица Земли?

Он стал вилять хвостом, подошел ко мне и лизнул руку.

– Руки, Бортан! Нужны руки, чтобы освободить меня. Ты должен отыскать их, Бортан, и привести сюда.

Он поднял кисть, валявшуюся на земле, и положил у моих ног. Затем он снова стал смотреть мне в глаза и махать хвостом.

– Нет, Бортан. Живые руки. Руки друзей. Руки, которые развяжут меня, понимаешь?

Он лизнул мою руку.

– Иди и найди руки, которые освободят меня. Живые руки! Давай! Живо!

Беги!

Он повернулся и побежал прочь. Затем остановился, оглянулся и снова выскочил на тропу.

– Он понял? – спросил Гассан.

– Думаю, что да.

Я посмотрел ему вслед.

– У него не совсем обычный для собаки мозг, и он так много прожил, что, наверное, очень многому научился.

– Тогда будем надеяться, что он отыщет кого-нибудь достаточно быстро, чтобы мы не успели уснуть…

Ждали мы очень долго. Ночь была холодной. Иногда нам казалось, что время остановилось для нас. Наши мышцы затекли и тупо ныли. От усталости и недоедания у нас кружилась голова. Веревки грубо впились в наши тела.

– Как ты думаешь, им удалось добраться до деревни? – спросил Гассан.

– Мы дали им неплохой запас времени. Думаю, что они не упустили такую возможность…

– С вами всегда было трудно работать, Карачи…

– Я знаю. И сам давно заметил это.

– Как мы все лето гнили на Корсике в темноте…

– Ага.

– Или наш марш в Чикаго, после того, как мы потеряли все наше оборудование в Огайо.

– Да, это был очень неудачный год.

– С вами всегда найдешь неприятности, Карачи. «Рожденный вязать узлы на хвосте тигра» – вот как называют таких людей. Иметь дело с такими, как вы, очень трудно. Что касается меня, то я люблю тишину и уединение. Томик стихов и свою трубку.

– Тсс… Я что-то слышу.

Раздался цокот копыт. В узком секторе света от опрокинутого фонарика появился сатир. Движения его были нервными. Глаза его перебегали с Гассана на меня, потом опять на Гассана. Казалось, он не понимал, что здесь произошло.

– Помоги нам, маленький рогатик, – сказал я по-гречески.

Он осторожно приблизился. Увидев кровь на растерзанных телах дикарей, он повернулся, явно собираясь убежать.

– Вернись! Ты мне нужен! Это я, игрок на свирели!

Он остановился и повернулся к нам. Ноздри его дрожали. Заостренные уши стояли торчком.

Он вернулся. На его почти человеческом лице было написано неизмеримое страдание, когда он переступал через разбросанные останки куретов и лужи крови.

– Кинжал, кинжал у моих ног, – сказал я, опустив глаза. – Подними его.

Казалось, что ему совсем не нравится прикасаться к чему-либо, созданному человеком, особенно к оружию.

Я просвистел последние такты моей мелодии:

«Поздно, поздно, так поздно…»

Его глаза подернулись влагой. Он вытер тыльной стороной своей поросшей шерстью ладони эту влагу и зашмыгал носом.