А. Фористер - Меганейра

Тайга… Бесконечная северная тайга… Корявые, обомшелые лиственницы, покрытый багульником кочкарник и мягкий, розоватый, полный хлюпающей воды сфагнум — болотный мох. Наступишь — мох вдавится, швякнет, и следок ноги заполнится водой. Кое-где брусника, краснеющая на бледном мху, как капли крови. Багульник цветет: белые пучки цветов испускают назойливый, приторный запах.

На лиственничной мари жарко и парно: соленый пот заливает глаза и скатывается с висков по щекам. Глухо позванивают боталы. Таежные кони один за другим, опустив головы и шаркая по стволам переметными сумами, медленно, шаг в шаг, идут вслед за конюхом. За ними по вьющейся тропке растянулась гуськом разведывательная партия: первым идет Александр Иванович, горный инженер и начальник, сзади него — биолог Говорков Захар Иванович. Их так и зовут — наши Иванычи. Говоров весь обвешан сумками, сумочками, бутылками и коробочками. По временам он нагибается и что-то разбирает во мху. Из-за него приходится останавливаться всем идущим сзади.

— Да идите вы Захар Иванович! Ведь этак мы и до завтра не дойдем до табора.

Это говорит Миша. Официальное его звание — геодезист, но так как во время переправы через разлившуюся реку погибли все геодезические инструменты, то специальность Миши теперь довольно неопределенная: он стреляет дичь, охотится на белок, собирает к чаю бруснику, помогает рыть шурфы и добывает образцы почвы. В общем, здесь он — человек полезный.

За Мишей идут двое бородачей-приискателей, дальше — трое молодых парней, еще новичков в таежной работе. Наконец сзади всех плетется Ричка — белая короткошерстая собака. Она бредет, свесив язык, опустив голову и прихлебывая по пути воду из мокрых следков.

Бухает централка… Ричка по старой памяти на мгновенье тыкается вперед, но сейчас же останавливается и опять семенит позади всех.

Партия в тайге вот уже два месяца. И ищет она… Да все, что найдет ценного и нужного. Александр Иванович — он хитрый и в глубине души надеется на что-нибудь вроде золота, платины или даже какого-нибудь там иридия или осмия. Хотя не брезгует он и простым железом… А вот для Захара Ивановича дело здесь обстоит несколько хуже: мох, глина, клюква и вода… Да еще вечная мерзлота: круглый год здесь земля не оттаивает. Тысячи лет она в таком состоянии. И здесь, в этой самой мерзлоте — большой интерес для Захара Ивановича. Но пока он свое дело держит в секрете и даже Мише ничего не говорит по этому поводу. И тот немного сердится. Что за секреты?..

— Захар Иванович, а я знаю, что вы там в мерзлоте ищете…

— Ну?

— А… место для будущего ледника выбираете: провизию хранить.

Захар Иванович только ухмыльнется на это в свою излюбленную комарами бороду: какой там ледник!.. А между тем каждый раз он опускается в глубокие шурфы и копается там в слоях замерзшей почвы и ила.

Шурфы рыли довольно часто, то мелкие, то очень глубокие. Последний, откуда сейчас шла партия, довели до восьми метров глубины. Прошли глубже горизонта оттаивания и рыли вечную мерзлоту. Рыть было очень трудно: глину, твердую как железо, приходилось оттаивать или просто на воздухе, или раскладывая костры. Но в узком колодце глубокого шурфа смолистая лиственница сильно дымила и не хотела гореть. Мучение, а не работа! Еще счастье, если попадался чистый лед, — тогда кайла легко колола и вороток вытаскивал наверх полные бадейки желтоватого льда. Лошади с жадностью хрупали его зубами.

— Примесь соли, — говорил Александр Иванович. Когда дошли до восьми метров, Александр Иванович как-то сразу потерял интерес к шурфу и дал распоряжение назавтра идти дальше. За время углубления шурфа стенки его постепенно подтаяли, а на месте слоев льда чернели глубоко вдающиеся в почву растаявшие «карманы». С опасностью быть раздавленным осевшей почвой Захар Иванович лазил в эти «карманы». Что значит опасность, когда здесь, в этом льду, он нашел остатки таких ископаемых… Да только ли остатки? А может быть они сохранились целиком? Какой был бы вклад в науку!..

Новый табор разбили на небольшой полянке: маленькая палатка для Иванычей, большая, даже не палатка, а просто перекинутый на два ската брезент — для действующих сил партии. Так называет Миша рабочих и самого себя, считая в глубине души, что всю работу партии делают он и рабочие. Но свое вольнодумство Миша крепко держит про себя.