Ежи Сурдиковский: Восход

ТРЕТИЙ. Сейчас откроются иллюминаторы, и мы увидим. Как удивительно! Я мог стать кем-нибудь совсем другим. Иметь специальность геолога или библиографа. И вдруг я здесь. Было ли это определено заранее? Случайность или закономерность? Скорее закономерность, как вообще закономерен приход нового. Вот ты рождаешься и входишь в готовый мир. Все мы входим в готовый мир. Он уже существует, имеет свои законы, правила, обычаи, границы. Легче всего следовать этим правилам, не нарушать законов, не переходить границ. Но тогда б и не было никаких изменений, тогда б мы до сих пор рычали друг на друга в первобытной пещере. Всегда находится тот, кто делает шаг к новому. И все, вернее большинство, радуются этому. Впрочем, может быть, не сразу начинают радоваться. Не сразу понимают, что это надо. Вот здесь и ответ не вопрос, почему некоторым кажется преждевременным выход в космос. Они говорят: затрачивается так много, а где же польза? Еще не поняли, что нужно познавать, что само познание — польза. Бабушка пожимает плечами, когда я рассуждаю о полетах, но она не отрицает пользы электричества, пользы радио. Однако электрическая лампочка начиналась опытами Гальвани — никчемными с точки зрения многих. Радио начиналось опытами Попова. Странно, что в такие минуты я думаю о прошлом. Скорее всего Первый сейчас весь в будущем. Думает о том, как мы выполним задание — первое задание из той бесконечной серии, что нам предстоит.

ПЕРВЫЙ. Почему память меня все время возвращает к той станции, к той лошадке, что ждала меня с дядей Макаром? Неужели они уже тогда везли меня в космос? Возможно, ток оно и есть — они везли. А потом помогали другие, на фронте. Я все время рассуждаю о приборах, а как было тогда, в 41-м? Нас сбили, и я тащил его, стрелка-радиста, смертельно раненного. Он умер еще на той, фашистами занятой стороне, а я все равно тащил его, уже мертвого, не понимая, зачем тащу. Переволок через замерзшие окопы под носом у эсэсовцев-часовых. Добрался до наших, его хотели похоронить, а меня — в госпиталь. Но я упросил, чтоб дали машину, и явился в свой авиаполк. Ребята сбежались, смотрели, потом кто-то сказал: «Он был уже мертвый, и ты все равно его дотащил?» Казалось, из этого ничего не вытекало; но вдруг совсем молодые ребята перестали нервничать перед боевым вылетом… Пожалуй, неправда, что человек должен быть как прибор. Пусть он будет как человек. Этот парень, что кончил два института, в конечном счете внушает мне доверие — попробуй кончи их два…

ВТОРОЙ. Еще полминуты, и будут открыты иллюминаторы. То, что мы увидим, и будет доказательством необходимости лететь в космос. Напрасно я думал о себе — при чем тут я? Это механизмы, которые близки по сложности человеческому мозгу, создавшему их. Сталь, титан, ванадий и опять сталь. Мысль, превращенная в металл, мчащаяся быстрее звука, а когда-нибудь она помчится и быстрее света. Тайны гармонии в конструкциях, лабиринты человеческого сознания. Длинные столбцы чисел, неуверенность. Долгие часы работы счетных машин, ночи без сна, озарения…

ПЕРВЫЙ. Да, с той глухой станции, с топкой дороги к деревне, из других таких деревень. Из оттепели, из разлившихся рек, трепещущих на ветру берез, терпких вишен, из тифозных бараков тогда, в гражданскую, из нужды, из горящего танка… Из русских мужиков, из калмыков, татар, из университетских аудиторий. Из слез, крови, вдохновенья. Нет, мы не будем ждать, пока станем полностью совершенными, и сейчас я открываю иллюминаторы.

ТРЕТИЙ.Вот оно! Новый шаг.

ВТОРОЙ.Земля! Еще никто так не видел Землю. Этот сумасшедший восторг! У человечества, нет, не у меня, а у него, у человечества, еще небывалые ощущения, еще небывалое знание. Теперь кратеры Луны, пустыни Марса, лавовые моря Меркурия и водородные облако Сатурна оживут и заговорят языком человечества. Полет наш будет продолжаться века. Мы вернемся к своим домам, доживем, и нас не станет, но все будет длиться этот начатый полет. Из колыбели своей Земли.