Урсула Ле Гуин - Ожерелье планет Эйкумены.Том 1

Она наклонилась и поцеловала дочь, а потом повернулась и, прежде чем Дуросса успела вымолвить хотя бы слово, стремительно унеслась прочь по залитым солнцем каменным плитам пола.

Замужние женщины ангья лишь изредка, в крайней нужде, садились на крылатых коней, и Семли после замужества тоже ни разу не покидала стен Халлана; и теперь, садясь в высокое седло, она опять почувствовала себя подростком, буйной девственницей, носящейся с северным ветром над полями Кириена на полуобъезженных крылатых конях. Конь, что сейчас уносил ее вниз с высоких холмов Халлана, был породистей тех; гладкая полосатая шкура плотно облегала полые, рвущиеся к небу кости; зеленые глаза жмурились от встречного ветра, могучие, но легкие крылья били вверх-вниз, вверх-вниз, и Семли то видела, то нет, то видела, то нет облака над собой и холмы далеко внизу.

На третье утро она была уже в Кириене и вот сейчас вновь стояла в одном из внутренних дворов замка, у полуразрушенной стены. Всю эту ночь ее отец пил, и утреннее солнце, сквозь проломы в потолках тычущее в него своими длинными лучами-пальцами, очень раздражало его, а вид дочери, стоящей перед ним, усиливал это раздражение.

— Зачем ты здесь? — проворчал он, отводя от нее взгляд опухших глаз.

— Я жена Дурхала. Я пришла за своим приданым, отец.

Пьяница недовольно пробурчал что-то, но она в ответ рассмеялась так ласково, что он, хоть и кривясь, снова посмотрел на нее.

— Это правда, отец, будто ожерелье с камнем, который называется «Глаз моря», украли фииа?

— Откуда мне знать, правда ли это? Так мне рассказывали в детстве. Ожерелье пропало, по-моему, еще до этого грустного события — моего рождения. Иди своей дорогой, дочь.

Серый и раздувшийся, как существо, что оплетает паутиной развалины, он поднялся и, пошатываясь, двинулся к подвалам, где прятался от света дня.

Ведя за собой крылатого коня, на котором прилетела, Семли вышла из родного дома и, спустившись по крутому склону холма, мимо деревни ольгьо, хмуро, но почтительно ее приветствовавших, через поля и пастбища, на которых паслись огромные, с подрезанными крыльями, полудикие хэрило, направилась в долину, зеленую, словно свежевыкрашенная миска, и до краев наполненную солнечным светом. На дне долины было селение фииа; Семли еще спускалась, а маленькие, тщедушные человечки уже бежали ей навстречу из своих домиков и огородов и, смеясь, кричали слабыми и тонкими голосами:

— Привет тебе, молодая наследница Халлана, высокородная из Кириена, Оседлавшая Ветер, Семли Золотоволосая!

— Привет вам, Светлые, Дети Солнца, фииа, друзья народа ангья!

Они повели ее в деревню, в один из их хрупких домиков, а крохотные дети бежали следом. Когда фииа становится взрослым, нельзя сказать, сколько ему лет; Семли трудно было даже отличить одного от другого или, когда они, как мотыльки вокруг свечи, носились вокруг нее, быть уверенной, что она разговаривает с одним и тем же фииа.

— Фииа не крали ожерелье Властителей Кириена! — воскликнул, отвечая на ее вопрос, человечек. — К чему фииа золото, госпожа? В теплое время у нас есть солнце, в холодное — воспоминание о нем; еще — желтые плоды, желтые листья в конце теплого времени, и еще у нас есть золотые волосы Властительницы Кириена; другого золота нет.

— Тогда, быть может, драгоценность украли ольгьо?

Крохотными колокольчиками зазвенел вокруг нее смех и умолк не скоро.

— Разве осмелились бы они? О Властительница Кириена, как и кто украл драгоценность, не знают ни ангья, ни ольгьо, ни фииа. Только мертвые знают, как пропала она в те давние времена, когда у пещер на берегу моря любил гулять в одиночестве твой прадед, Кирелей Гордый. Но, может быть, оно найдется у кого-то из Ненавидящих Солнце?

— «Людей глины»?

Снова смех, только громче и напряженней, чем прежде.

— Садись с нами, Семли, солнцеволосая, с севера вернувшаяся.

Она села с ними за их трапезу, и приветливость ее была так же приятна им, как их гостеприимство — ей. Но когда она сказала, что, если ожерелье у «людей глины», она отправится к «людям глины», смех начал стихать, а кольцо вокруг нее — редеть. И наконец рядом с ней остался только один фииа, тот самый, возможно, с кем она говорила до начала трапезы.

— Не ходи к «людям глины», Семли, — сказал он.

Ее сердце екнуло, а потом все потемнело вокруг — это фииа поднял руку и, медленно опустив, закрыл ею свои глаза. Плоды на блюде стали светло-серыми, чистой воды в чашах как не бывало.