Айзек Азимов - Сны роботов

Галлимен в бешенстве стукнул кулаком по столу.

— По почему, почему, черт вас побери? С ним что-нибудь неладно? Разве нельзя исправить его?

— Вряд ли, — ответил Отман с какой-то безнадежностью в голосе. — Я никогда раньше об этом не задумывался, просто не предоставлялось случая. Но теперь мне кажется, что мы подошли к концу, так как Мультивак слишком совершенен Он стал таким сложным, что способен мыслить и чувствовать, подобно человеку.

— Вы с ума сошли. Но даже если и так, что из этого?

— Уже более пятидесяти лет мы взваливаем на Мультивак все человеческие горести. Мы заставляем его заботиться о нас, обо всех вместе и о каждом в отдельности. Навязываем ему свои тайны. Без конца упрашиваем отвести таящееся в нас самих зло. Все мы идем к нему со своими неприятностями, с каждым разом увеличивая его бремя. А теперь мы еще задумали взвалить на него бремя людских болезней.

Отман замолчал на минуту, потом взорвался:

— Мистер Галлимен, Мультивак несет на своих плечах все грехи мира — он устал!

— Бред, настоящий бред, — пробормотал Галлимен.

— Хотите я вам кое-что покажу. Давайте я проверю свою догадку. Разрешите мне воспользоваться линией связи с Мультиваком прямо у вас в кабинете.

— Зачем?

— Я задам ему вопрос, который никто до меня не задавал.

— А это ему не повредит? — Галлимен был в панике.

— Нет, просто он скажет нам, что мы хотим знать.

Председатель колебался. Потом сказал:

— Давайте.

Отман подошел к аппарату, стоявшему на столе у Галлимена. Пальцы его уверенно выстукали вопрос:

«Мультивак, что хочется тебе самому больше всего на свете?»

Пауза между вопросом и ответом тянулась мучительно долго. Отман и Галлимен затаили дыхание.

И вот послышалось щелканье, выпала карточка.

Маленькая карточка, на которой четкими буквами было написано:

«Я хочу умереть».

От случая к случаю я, бывало, писал статьи для «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин», но больше половины из них журнал обычно заворачивал.

В принципе, такое отношение должно было меня расхолодить и убедить в том, что на данном рынке я не котируюсь, а значит, мне лучше сосредоточить свои усилия на чем-то другом. Но «Таймс» - это все-таки случай особый, поэтому я продолжал стараться.

Однако осенью 1974 года, получив три отказа подряд, я решил, что, если журнал закажет мне еще какую-нибудь статью, я тоже ему откажу. Правда, сказать это легче, чем сделать, потому что заказы мне обычно передавал Джеральд Уокер, а более славного парня мир просто не видел. Когда он позвонил, я отчаянно напряг силу воли, чтобы ответить отказом на все его предложения, - и вдруг он произнес волшебные слова «научная фантастика».

- Научно-фантастический рассказ? - переспросил я.

- Да, - сказал он.

- Для публикации в журнале?

- Да. Нам нужен рассказ примерно в четыре тысячи слов, чтобы речь в нем шла о будущем и в частности об отношениях между человеком и машиной.

- Я попробую, - сказал я.

А что еще я мог сказать? Возможность сразить «Таймс» научно-фантастической историей была слишком заманчивой, чтобы ее упустить. Восемнадцатого ноября 1974 года я начал работу над рассказом и послал его в редакцию без всякой уверенности в результате: не опубликуют, ну и черт с ними. Рассказ появился в воскресном выпуске «Таймс» 5 января 1975 года, и, насколько мне известно, это было первое произведение художественной литературы, принятое и опубликованное журналом.

Весь мир был заинтригован. Весь мир мог наблюдать. Если бы кого-то заинтересовало точное число зрителей, Мультивак бы его сообщил. Большой компьютер Мультивак был в курсе дела - как и всех прочих дел на Земле.

Мультивак сам выступал судьей на этом процессе - судьей настолько беспристрастным, непредвзятым и справедливым, что не нужно было ни защитника, ни обвинителя. Присутствовали только обвиняемый, Саймон Хайнс, да свидетели, и в их числе Рональд Бакст.

Бакст, разумеется, наблюдал за процессом. Как свидетель, он обязан был сидеть у экрана, хотя его это утомляло. Видно, возраст давал себя знать: Бакст разменял уже десятый десяток, и в копне волос уже отчетливо виднелась седина.

Норин не хотела смотреть на процесс. В дверях она сказала:

- Если бы у нас остался хоть один друг... - Она сделала паузу и добавила: - В чем я очень сомневаюсь. И ушла.

Бакст не мог сказать с уверенностью, вернется ли она вообще, но в данный момент это не имело значения.