Иван Крамер - Машины Российской Империи

Ну вот, подумал я, входя в комнату, там Выставка начинается, столько всего на ней будет, а я тут торчу, потому что родителям, видите ли, приспичило грабить банк! В сердцах скомкав газету, швырнул ее на стол и начал переодеваться в комплект для Скрытного Проникновения в Особо Грязных Условиях: темный комбинезон из грубого сукна, который тяжело порвать и не жалко испачкать, черные ботинки и куртку. Форму свою, свидетельствующую о том, что я гимназист Первого Технического Училища, аккуратно повесил в шкаф. На учебе в Техническом настоял я. Родители были не то чтобы против, просто зачем им сын-инженер? Но не идти же мне в Полицейское Училище, этого бы они совсем не поняли. Да и люблю я всякие устройства, шестерни, клапаны и насосы. Люблю механику.

Эх, а ведь были серьезные планы на этот день! Во-первых, почитать учебник. Во-вторых, вместе с Петькой Сметаниным отправиться смотреть воздушные шары. И все, и конец моим планам, давай теперь, Алек, езжай с родителями, грабь банк. Есть все же в судьбе сына преступников большие минусы.

В общем, я собрался и вышел во двор. Стояла середина теплой осени, было пасмурно, но не холодно. Посреди двора отец разводил пары в карете. Она похожа на большую луковицу из желтого металла на четырех колесах. Сзади – котел, паровой двигатель и бак с автоподачей для угля, по бокам окошки, решетчатые, прикрытые занавесками. Серьезная машина, в квартале больше ни у кого такой нет. Здесь все больше разъезжают на семейных паровозках вроде «москвича», «строганова» и «доброконевой» производства фирмы «Паровые Машины Кулибина».

Карета пыхнула паром, а отец повернулся ко мне. Мы с ним не особо похожи. Он жгучий брюнет, у меня же волосы чуть ли не белые, он – крупный, на две головы выше меня, движения у него размашистые, голос зычный, а душа широкая, как Невский проспект. Непонятно, в кого я такой пошел со своими тонкими чертами лица и худобой… А еще со склонностью все для начала обдумать, в то время как родители бросаются в очередное свое похождение, предпочитая обмозговывать детали на ходу.

Отец, выглядевший еще более озабоченным и встревоженным, чем мама, похлопал по выпуклой дверце кареты. Наша паровозка модели «федот-22», созданная умельцами московского завода «Дукс», способна брать до десяти русских миль в час, то есть примерно до семидесяти – восьмидесяти километров – это же просто невероятная скорость!

– Готов, Алек? – спросил он.

– Готов, Генри, – ответил я.

Родители у меня совсем молодые и предпочитают, чтобы я называл их по именам, а не «мамкал» и «папкал». А мне не трудно, мне так даже легче, потому что вот идешь если с мамой по улице или стоишь в лавке, где незнакомые кругом, и скажешь случайно ей «мама́н» – так все на нас сразу пялятся, потому что родительница при ее маленьком росте и симпатичном личике смотрится совсем девчонкой. То есть на мою девчонку она все же не тянет, но вот на старшую сестру – запросто. Поэтому я называю их по именам, это давняя привычка, совершенно для меня естественная.

– Вы что, собираетесь на нашем «федоте» прямо к банку подкатить? – уточнил я.

Он сдержанно улыбнулся:

– Вроде того.

– Удачная задумка. А визитки свои сунете охраннику в карман, когда уложите его лицом на пол, или директору банка на письменный стол подкинете?

Родитель, давно привыкший к вулканическим выбросам моего остроумия, в ответ подмигнул:

– Сейчас все поймешь.

Почему все-таки оба такие напряженные? Не свойственно это моим родителям, ох, не свойственно. И дело не только в ограблении «Царь-Банка», тут что-то другое, непонятое. Что-то их гложет.

Только мы сели в карету, как во дворе появилась Джейн. Под плащом у нее был строгий темный костюм, что в сочетании с жутко кокетливой шляпкой-букетом производило неизгладимое впечатление. Наша мама вообще состоит из контрастов. Большой револьвер – и шляпки-букетики, нож в чулке, стилет в муфте… А еще она любит всякие яркие украшения, но природный вкус помогает ей блюсти меру.

Усевшись позади, возле Джейн, я вдруг понял: надо прямо сейчас сказать им то, что уже несколько дней хочу сказать, да все не решаюсь. Потому что если не скажу – потом вообще не соберусь. А я должен объявить родителям о своем решении, просто обязан. Сколько можно тянуть?

Я открыл рот, но тут Генри спросил:

– Отопрешь ворота?

Пришлось выбираться из кареты, раскрывать их, потом закрывать. Когда мы поехали по улице, из-за угла показался околоточный Игнат, брат моего друга Петьки Сметанина. Игнат на пятнадцать лет старше Петьки, имеет изрядное пузо и добродушное лицо. Он шагал вдоль заборов, на одном боку – дубинка, на другом, в кобуре с гербом полицейских сил Санкт-Петербурга, – однозарядный пистолет. Увидев нашу карету, приостановился и махнул рукой.