Константин Лопушанский - На исходе ночи

— Как ты думаешь, — говорит Ларсен негромко, — сколько банок он возьмет за акваланг? Я предлагал десять, но он отказался.

— Он и за пять отдаст. Просто поторговаться хочет…

Ларсен прислушивается к шороху в соседней комнате и снова склоняется над столом.

— Вы не ждите, — говорит девочка. — Если вам надо идти… Я сама…

— Может, придется ее держать. Ты не справишься.

— Я еще не сошла с ума, чтобы меня держать, — неожиданно доносится голос Анны из соседней комнаты.

Ларсен и девочка вздрагивают. Ларсен идет в спальню, по дороге машинально что-то переключив на приборном щитке у двери.

— Давно не спишь? — Ларсен поднимает одеяло, лежащее на полу, укрывает жену.

Анна резким движением сбрасывает одеяло на пол. Ларсен садится на край постели.

— Уже утро? — спрашивает она.

— Да. Сейчас Тереза сделает тебе укол, и я уйду, попробую достать лекарство.

— Лекарство… — издевательским тоном повторяет за ним Анна и осекается, с напряженным ожиданием следит за приближением девочки с подносом в руках.

Та останавливается у постели. В тот же миг Анна, приподнявшись, изо всей силы бьет снизу по подносу. Шприц и ампула летят на пол. Девочка стоит в полной растерянности, потом бросается подбирать осколки.

— Оставь меня в покое… — стонет Анна. — Я тебе говорила… Сделай мне другой укол, другой!

Девочка встает, с пальца ее течет кровь. Уходит.

— Извини нас, — говорит Ларсен ей вслед.

— Я устала… — едва слышно продолжает Анна, — Это же издевательство. Ну что тебе стоит? Ну я прошу тебя. Ты не представляешь… Больше нельзя терпеть. И незачем, незачем! Это ужасно… Через несколько часов начнется опять.

— К этому времени я вернусь, принесу лекарство.

— Ты же знаешь, что никакого лекарства нет и быть не может! Я умру. Понимаешь? Почему ты думаешь, что для меня будет сделано исключение?

— Ты могла бы сделать такой укол мне? — помолчав, спрашивает он.

— Да, — не задумываясь, отвечает она. — Да! Да!

— Мы все умираем, ты же знаешь, — говорит он. — Одни чуть быстрее, другие медленнее. Надо надеяться…

Она хрипло, отрывисто смеется:

— Мне жить осталось день — два, может быть часы, а ты читаешь мне мораль. Меня тошнит от тебя, от всех вас… Устала…

Она закрывает глаза и лежит неподвижно. Ларсен продолжает сидеть рядом.

— Прости, — чуть слышно, как во сне, говорит Анна.

— Я понимаю, — тихо отзывается Ларсен. — Постарайся уснуть.

Ларсен поднимает с пола осколок ампулы, оглядывается, куда положить его, но ничего подходящего не видит, сидит, держа осколок в ладони. Затем замечает, что Анна смотрит на него.

— Зачем тебе акваланг? — спрашивает она торопливо — Ты что, собрался лезть под воду? Ты сумасшедший? Не понимаешь, что вода наверняка активна? Ну, я спрашиваю тебя! — В ее голосе звучит отчаяние.

Ларсен молчит, виновато опустив голову.

— Могли уцелеть сейсмографы. — Он чуть вздохнул, словно извиняясь за то, что говорит. — Я даже знаю, где… В лаборатории, рядом с нашим домом. Там, конечно, теперь все затоплено, но ведь дамба разрушилась не сразу… Значит, и затопить их могло не сразу. Несколько часов сейсмографы должны были работать… Если это была война, то должны быть зафиксированы повсеместные землетрясения. А если нет…

— Ты дурак? — резко перебивает его Анна. — Ты думаешь, можно найти доказательство, что мир не погиб, и он от этого воскреснет? Ты что, слепой? Не видишь, что вокруг тебя происходит? — Она вдруг начинает плакать. — Что со мной, ты тоже не замечаешь. Боже! Все сошли с ума… Все… Не могу больше.

Она отворачивается. Лежит, медленно проводя пальцем по стене.

— Уйди, — шепчет она. — Очень тебя прошу… Ларсен встает, поднимает одеяло, кладет его на край постели в ногах Анны и уходит. Он поднимается по винтовой лестнице, сворачивает в полутемный коридор, останавливается возле одной из дверей, стучит. Никто не откликается. Ларсен открывает дверь. В пустой комнате чернеет койка у голой стены. На ней, укрывшись грудой тряпья, спит человек. Неподалеку стоит стул, рядом виолончельный футляр. Больше в комнате ничего нет.

— Ив, — довольно громко зовет Ларсен и несколько раз бьет рукой по открытой двери. — Ив, проснитесь…

Виолончелист что-то бормочет со сна и с головой ухолит под ворох одежды. Ларсен выходит из комнаты.

На полках шкафчика — масса каких-то склянок, баночек, мятых упаковок. Женщина роется среди них, близоруко подносит к глазам упаковки, читая названия. У нее молодое лицо, коротко стриженные волосы.