Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

Однажды матушка Ксю пришла во вторую младшую группу и стала проповедовать про конец света. Это была стандартная проповедь, все дети знали ее почти что наизусть, но так получилось, что последний раз матушка читала ее за пару дней до того, как Мюллер появился в монастыре, и он эту историю не знал.

— И спустятся с неба светлые небесные корабли, — говорила матушка Ксю. — И прилетят на них светлые небесные боги: Птааг, Иисус, Инь, Ян и Аполлон. Вот, глядите, дети, как художник нарисовал эти корабли.

— Херожник! — неожиданно воскликнул Мюллер. — Неправильно он все нарисовал! Небесные корабли не такие! У них нет парусов, они большие бублики без дырок!

Дети захихикали, вначале втихомолку, затем в голос. Маленькие дети всегда смеются, когда кто-то говорит что-то необычное, и особенно часто это делает Мюллер. Он всегда обижается, когда товарищи смеются, и называет их глупым стадом. Иногда его за это бьют, но чаще нет, потому что все привыкли к его странностям.

— Мюллер! — негодующе воскликнула Ассоль. — Как себя ведешь! Ох, как мне за тебя стыдно!

Мюллер посмотрел на нее как на дуру. Был у него такой характерный взрослый взгляд, от которого по спине пробегали мурашки. Казалось, что ребенок этот не совсем ребенок, а как бы дверной проем, сквозь который в мир заглядывает нечто чужое, такое чужое, что понятия «добро» и «зло» значат для него не больше, чем, скажем, законы равенства треугольников для лягушки. Но такое чувство возникало лишь на мгновение и тут же проходило, Мюллер снова превращался в почти обычного ребенка, и Ассоли становилось неудобно, как она только могла подумать такую гадость про этого мальчика. Может, она сама чуть-чуть сумасшедшая?

— А ему не стыдно! — заявил Луи по прозвищу Шило. — Мюллер не знает, что такое стыд.

Это было верно, Мюллер действительно не понимал, что такое стыд. Не было у него инстинктивного чувства стыда, Ассоль долго билась над этой проблемой, но в конце концов опустила руки. Составила перечень стыдных ситуаций и велела Мюллеру заучить наизусть. Тот очень обрадовался и спросил:

— Спасибо, Ассоль, а почему ты так не сделала раньше?

Ассоль ничего не смогла ему ответить, только руками развела. Человек, которому неведом стыд, в некотором смысле безнадежен. А тот, кому неведом еще и грех, безнадежен вдвойне. Но, выходит, даже безнадежное существо можно сделать похожим на нормального человека, если найти правильный подход.

— А ну все заткнулись! — сказала матушка Ксю. — Если кто меня еще раз перебьет, в угол поставлю и будет стоять до конца урока как дурак! Смотрите, дети, на следующий плакат, это Птааг Милостивый…

— Ой, а я его знаю! — закричал Мюллер во весь голос. — Он такой добрый! Взял меня за руку, повел по лестнице, я говорю, типа, устал, а он взял меня на руки, понес…

— Простите его, матушка, — подала голос Ассоль. — Он такой фантазер… Что с вами, матушка?

После последних слов Мюллера настоятельница побледнела и лицо у нее стало растерянное. Но она быстро овладела собой.

— Со мной все нормально, — сказала она. — Но проповедь у меня не получится. Из-за тебя не получится, бестолковое чадо! — бросила она Мюллеру.

— А давайте лучше я расскажу! — предложил Мюллер. — Я интересно рассказываю! В тот раз мы с Птаагом…

— А ну молчать! — рявкнула настоятельница. — Ассоль, выведи святотатца! В карцер! На хлеб и воду! Три дня! Выполнять!

Ассоль испуганно охнула. Никогда еще она не видела матушку в таком гневе, вот как махнет сейчас посохом… Да она мальчика в порошок сотрет!

Ассоль схватила Мюллера за руку и быстро вытащила из класса. Мальчик не упирался, он, похоже, так и не понял, что происходит и чего он избежал.

— А Птааг добрее, чем Ксю, — невозмутимо произнес он.

К счастью, дверь в класс уже закрылась, матушка Ксю не расслышала последних слов.

Ассоль присела на корточки, чтобы лицо оказалось напротив лица мальчика, и горячо зашептала:

— Никогда не говори такого, никогда не говори, так нельзя! Это же святотатство!

— Почему? — переспросил Мюллер. — Птааг, он же добрый… Какое тут святотатство, если он добрый?

Ассоль поняла, что продолжать воспитание сейчас неуместно. Затащила мальчика в карцер, захлопнула дверь, хотела сказать что-нибудь назидательное, но ничего не придумалось, и она удалилась молча.

Мюллер улегся на спину на жесткие нары, закрыл глаза и занялся тем, что просвещенные взрослые называют медитацией, а Мюллер не называл никак, потому что не знал подходящего слова. Он мысленно обратился к Птаагу, но это не было молитвой, потому что молитва — действие одностороннее, бог на нее если и отвечает, то только через долгое время, а когда Мюллер обращался к Птаагу, тот всегда отвечал быстро, всего через несколько минут. Вот и сейчас бог выслушал жалобы мальчика и пообещал все исправить, притом не за три дня, а намного быстрее. Тогда Мюллер набрался храбрости и попросил бога сделать, чтобы у Мюллера были мама и папа, как у всех нормальных детей, и чтобы мама была добрая, как Ассоль. Бог обещал, что все сделает.