Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

— Ой, да это же Отис! — воскликнула Ассоль.

Действительно, лошадью правил Отис, только узнать его стало непросто, раньше он был наглый и самоуверенный, а теперь стал растерянный и испуганный, а винищем разит так, словно искупался в нем. Не иначе, зашел в таверну избавиться от страха, да не осилил.

В повозке кто-то закашлял. Кашель был глубоким и хриплым, при обычной простуде так не кашляют, так начинают кашлять дня за два до того, как помереть. А между кашляниями было слышно, как в груди у больного булькает и клокочет. Не жилец.

Мюллер привстал на цыпочки и заглянул внутрь повозки через борт. На дне лежала кучка заблеванной соломы, а на этой кучке лежал заблеванный Пепе. Морда у него была красная, глаза шальные, а в груди у него булькало и клокотало. Надо же, какой мелкий пацан, а хрипы в легких, будто медведь рычит!

— Отлично, — констатировал Мюллер и важно кивнул собственным словам. — Не зря я Птаагу молился, чтобы сдох мерзавец. Ассоль, а от легочной чумы точно все помирают?

Отис покраснел, затрясся и стал брызгать слюной. Потом потянулся к Мюллеру, будто рассчитывал, что сейчас его рука удлинится втрое, ухватит Мюллера за горло и либо задушит, либо сразу шею свернет. Но рука, конечно же, не удлинилась, только клацнула в воздухе толстыми пальцами.

Пепе посмотрел на Мюллера и его так перекосило, будто только что сожрал два лимона подряд и закусил капустой. Раскрыл рот во всю ширь, как герольд на базаре, но закашлялся пуще прежнего и не смог вымолвить ничего членораздельного, только кашлял, хрипел и брызгал слюной.

Рядом с повозкой нарисовался тот самый знахарь, он только что закончил набивать трубку дурманным зельем и теперь раскуривал. Когда раскурил, стало ясно, что набита трубка не заморским табаком, а отечественной коноплей.

— Скажите, пожалуйста, а курить коноплю разве не вредно? — спросил Мюллер знахаря.

Ассоль тихо ахнула и попыталась дать Мюллеру подзатыльника за нахальство, но он это предвидел и заранее отошел чуть в сторону.

— Да какая теперь разница, — махнул рукой знахарь. — Говорят, для профилактики чумы даже вроде полезно. Врут, скорее всего.

— Почему? — заинтересовался Мюллер.

— Будь это правдой, оно бы давно стало известно и повсеместно применялось, — объяснил знахарь. — Как в каком городе эпидемия, народ сразу начинает наркотики потреблять без разбора. А толк вышел только из одного опыта, только одна известна пара болезнь-лекарство, где польза наркотика доказана.

— А какая это болезнь? — заинтересовалась Ассоль.

— Девятидневная лихорадка, — сказал доктор. — А лекарство — обычное вино, чем крепче, тем лучше. Пока не протрезвеешь — не заразишься, это строгое правило, много раз проверено. А протрезвеешь хотя бы на час — сразу станешь уязвимым.

— А против чумы бухать можно? — спросил его Отис.

— Против чумы бухать можно, — подтвердил знахарь. — От чумы не спасет, но настроение поднимет. Однако странно, один из самых первых случаев, и уже легочная форма. Может, мальчик простудился?

— Нет, не простудился, — уверенно заявил Мюллер. — Час назад был здоров как лось.

— Не может быть, — покачал головой знахарь. — Так быстро даже чума не развивается.

— Птаагом Милосердным клянусь! — воскликнул Мюллер. — Мама, ты прости, я говорил, испачкался, потому что упал, но я наврал, я с Пепе подрался, и он совсем здоровый был совсем, не чихал ни чуть-чуть.

— Все равно слишком быстро, — сказал знахарь.

Мюллер посмотрел на него осуждающе и сказал:

— Слишком быстро — это если чума просто так одолела, сама по себе. А его не просто чума одолела, его я проклял. Он меня бьет и обижает, вот я его и проклял. И не надо так на меня смотреть! Я не сумасшедший! Сумасшедшие слышат голоса бесов, а я не слышу.

— А припадки? — спросил знахарь.

— Один раз было, — вмешалась Ассоль. — Как раз сегодня. Доктор, он не…

— Понятия не имею, — сказал знахарь. — Один шанс из четырех, что чума сделает этот вопрос бессмысленным.

Пепе тем временем закашлялся особенно сильно и стал синеть и царапать себе щеки.

— А неплохо я его проклял, — тихо произнес Мюллер. — Спасибо, Птааг.

Иногда бывает, что говоришь что-то громко, чтобы все услышали, а получается, что никто не слышит, а потом говоришь что-нибудь тихо, чтобы никто не услышал, а получается наоборот. Сейчас получился как раз второй случай.

— Ах ты колдун поганый! — просипел Отис, пахнув на Мюллера винным духом. — Да тебя на костер надо!