Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

— Сюда, пожалуйста, — сказал Барт и направил девицу в первую попавшуюся комнату.

— Там детский нужник! — изумилась Ассоль.

— Тогда не сюда, — поправился Барт. — Что в следующей комнате?

— Детская спальня, — ответила Ассоль. — Там сейчас никого, дети вона играют.

— Вот и хорошо, — кивнул Барт. — Пойдемте в спальню.

На глупенькой мордочке дурнушки впервые появилось подозрительное выражение.

— Гм, — сказала она. — Позвольте поинтересоваться, благородный господин…

Барт решил, что пора переходить от слов к делу. Обхватил девку за талию, подставил подножку, толкнул в плечо другой рукой, она пискнула, потеряла равновесие и бестолково засеменила, подчиняясь направляющему движению. Барт втолкнул ее в детскую спальню и разжал руки.

Это, очевидно, была временная спальня. Здесь не было ни кроватей, ни тумбочек, ни других казарменных атрибутов. Просто большая охапка соломы на полу и в беспорядке разбросаны какие-то одеяла. Ну и ладно.

— Ах! — воскликнула Ассоль.

— Не пищи, дети услышат, — посоветовал ей Барт. — Становись раком.

— Вы не посмеете! — вскрикнула Ассоль, но тише, чем в прошлый раз, умненькая, детей стесняется, похвально. — Ваш командир обещал…

— Не лги мне, — сказал Барт. — Я при том разговоре присутствовал и точно помню каждое слово. Ты разве ребенок?

— Нет, — ответила Ассоль, несколько растерянно.

— Тогда становись раком, — потребовал Барт. — А то будет больно.

Подождал немного и добавил с особой доверительной интонацией, отрепетированной еще в столице:

— Да хватит тебе кобениться, от этого не умирают, оно даже приятно. Тем более послезавтра все равно умирать.

— Ах, вот в чем дело, — сказала Ассоль с неожиданным облегчением. — Прости, я думала, ты маньяк, а ты трус. Давай лучше помолимся Птаагу Милосердному…

Она не договорила. Барт ударил ее кулаком в скулу, получилось не особо сильно, несподручно бить сидячего, когда сам стоишь, но все равно дух из девки вышибло неслабо. Ишь чего удумала, благородного офицера трусом называть! Сейчас ты у меня, стерва, попляшешь!

Барт повернул бездыханное тело, задрал на голову подол монашеской робы и изумленно присвистнул. Никогда не видел такого контраста — сверху крокодил крокодилом, а снизу вполне себе пригожая девица. Ну, держись, красавица, принимай воина в гости.

— Ее нельзя трахать, — послышался из-за двери детский голос. — Она обеты дала.

— Заткнись, ублюдок, — пропыхтел Барт, стараясь не сбиться с ритма.

Он вспомнил: Мюллер, так она назвала эту малолетнюю скотинку.

— Я теперь понял, что такое грех, — сказал Мюллер. — Раньше не понимал, а теперь понял. Грех — это как ты себя ведешь. Сильных боишься, слабых обижаешь. Не стыдно?

— Заткнись, ублюдок! — повторил Барт, на этот раз во весь голос.

— Зато я не трус, — спокойно сказал Мюллер.

Барт выхватил кинжал и метнул в дверь, не глядя. Послышались удаляющиеся детские шаги. Странно, что нож не зазвенел, когда упал, неужели попал? Неудобно получилось — хотел пацана отпугнуть, а случайно зарезал. Ну и наплевать.

Трахать бесчувственное тело было необычно, будто не живую девку трахаешь, а покойницу. Барт долго не мог кончить. Только когда девица стала приходить в себя и зашевелилась, тогда только получилось. Отдышался, снял подол с девкиной головы, прилег рядом, по-хозяйски облапил грудь.

— Вот и все, а ты боялась, — сказал Барт.

— Теперь ты на мне женишься, — сказала девка.

Спокойно так сказала, уверенно, как будто назвала время ужина или, например, указала дорогу в прачечную. Даже смешно.

— Да ради всех богов, — улыбнулся Барт. — Все равно послезавтра помирать. Почему бы не жениться на крокодилице?

— Я тебя за язык не тянула, — сказала монашка. И добавила: — Никогда не думала, что так обернется.

— Гордишься? — спросил Барт.

— Стыжусь, — ответила Ассоль. — Стыдно от труса детей рожать.

— Рожать не придется, — заверил ее Барт. — Послезавтра все помрем. А тебя степняки сначала трахнут хором, а потом убьют.

— Послезавтра ни тебя, ни меня здесь не будет, — возразила Ассоль.

Барт почувствовал, как под ложечкой екнуло. Надежда?

— С какого перепугу? — спросил он.

— Твой отец от тебя отречется, — ответила она. — Он ведь по-настоящему благородный, не такой, как ты. Матушка Ксю женит меня на тебе, нас изгонят. Если повезет, доберемся до Палеополиса живыми.

В коридоре послышались шаги и приглушенные голоса, один женский, а второй… гм… отцовский. Барт подскочил, как ужаленный, заправил рубаху в штаны, и едва успел подпоясаться уставным образом, как на пороге появился граф Ромул собственной персоной. Из-за его плеча выглядывала старуха-настоятельница, Барт только сейчас заметил, что она ростом почти с отца.