Владимир Михайлов - Михайлов В. Сторож брату моему.Тогда придите ,и рассудим

— Судья, послушайте: то, что надо сообщить, знаю я, а говорите пока больше всего вы. Можно ли таким способом найти истину?

— Ты учишь меня, как вести суд? Не надо, Шувалов, это я давно знаю. Хорошо, расскажи же, наконец, в чем заключается твое знание.

— Опасность, судья, куда больше, чем все, что ты можешь себе представить. Солнце…

— Ах, солнце! — прервал его судья с глубокомысленно-ироническим выражением. — Да, конечно, солнце, как же я об этом не подумал! Что же грозит ему? Его проглотит дракон? Украдут лесные люди? А может быть, ты просто вычислил, что предстоит засушливое лето? Но Хранители Уровня знают все лучше тебя, поверь мне!

— Верь или не верь, но солнце скоро взорвется, судья, и нигде не останется ничего живого!

Возчики снова засмеялись, на этот раз громче и веселее. Судья посмеялся тоже.

— Ах, такова, значит, опасность, о которой ты спешишь сообщить! Да, действительно, страшная опасность! Можно подумать, что ты никогда не смотрел на солнце… Нет, по моему суждению, ты все-таки нездоров. У тебя отшибло память, и ты не понимаешь самых простых вещей. Но не унывай, тебя излечат…

— Судья! — крикнул Шувалов. — Почему вы мне не верите? Посмотрите внимательно: разве я такой, как вы? Разве я так же одет? Кроме того… взгляните на это, например. — Он достал из кармана компиблок, включил; из плоской коробочки раздался голос, он пел песню: иногда Шувалов работал под музыку. Все молчали, пока он не выключил блок.

— Покажи-ка мне, — сказал судья.

Он внимательно осмотрел блок, включил — голос зазвучал снова — и тут же выключил. Положил на стол.

— Нет, лучше бы тебе ничего не показывать, — сказал он невесело. — Не знаю, что ты хотел доказать, но на деле добился лишь одного. Вот, — он указал пальцем на блок, — доказательство самого опасного преступления!

— Не понимаю, — пожал плечами Шувалов. — Что, у вас, друг мой, не разрешается петь?

— У нас поют все, пой и ты, если тебе весело. Но не говори, что тебе незнаком закон сохранения Уровня, — ты учил его еще в школе! И знаешь, что совершать или изготовлять что-то, нарушающее Уровень, — одно из самых тяжелых преступлений, а может быть, и самое тяжелое. И тут уж ничего не надо доказывать: вот он, факт, лежит на столе! Да и твой наряд тоже говорит о нарушении Уровня. Так что…

— Но сколько же можно втолковывать, что я не знаю ничего подобного! Я не здешний, я с другой планеты, с другой звезды!

— Ладно, ладно, — миролюбиво сказал судья. — Может быть, ты прав: лучше оказаться сумасшедшим, чем нести ответственность по закону о нарушении Уровня. Хотя, раз ты ничего не знаешь, то для тебя, пожалуй, окажется новостью и то, что уличенных в нарушении этого закона посылают далеко на юг, в Горячие пески, где не растет ничего, и там они строят башни — а это тяжелый труд. Вот что грозит тебе, и, конечно, пусть лучше тебя осмотрят врачи и решат, действительно ли ты тронулся умом или притворяешься. А твою вещь, — он снова указал на блок, — да и наряд тоже, я отправлю в комиссию по нарушению Уровня, и пусть она решает, насколько это нарушение было серьезным. Возьмите его, ребята, и отведите, пусть его переоденут в то, что носят все люди, а его одежду принесут мне сюда. До свидания, Шувалов, мы еще увидимся.

Шувалова вывели во двор. Распряженные лошади стояли в стороне, каждой бросили по охапке сена.

— Ничего, — сказал один из возчиков, — доктора тут хорошие.

Шувалов не ответил. Он вообще перестал, кажется, обращать внимание на то, что происходило вокруг него. Первая попытка контакта не принесла успеха… Вспышка Сверхновой вдруг представилась ему во всем ее величественном ужасе, и по сравнению с ней все остальное было мелочью, не заслуживавшей ровно никакого внимания.

Мы взлетели, и я спросил:

— Где же искать твоих ребят?

Она немного поразмыслила.

— Вообще-то я не знаю… — Кажется, Анна еще не решалась довериться мне до конца, и нельзя было сердиться на нее за это. — Я думаю, нам надо искать то место. А они обязательно придут туда.

— Ты так уверена?

— Да, они непременно найдут.

Я кружил над местом, откуда мы взлетели.

— Ориентируешься? — спросил я. — Вот город. Там лес.

— Туда, — кивнула она в сторону леса.

Я пошел не по прямой, а зигзагом. Автопилот держал высоту, и я разглядывал лес со своей стороны, а она — с правого борта. Мы пролетели километров тридцать, когда Анна покачала головой; я понял, что мы забрались слишком далеко, развернулся и пошел назад, и тут сделал то, что следовало, конечно, сделать сразу: включил анализатор и поставил его на металл. Мы пролетели примерно половину обратного пути, когда приборчик пискнул и экран его ожил. Я стал поворачивать, и Анна зажмурилась: я заметил, что пока мы летели по прямой, девушка была спокойна, но как только я входил в вираж, она закрывала глаза: ей, видно, не нравилось, что поверхность внизу становилась на ребро.