Клиффорд Саймак - Пересадочная станция

В свете передних фар внезапно возникли очертания массивного дома у подножия холма. Потом был поворот. Ночная птица, бесшумная, призрачная, перелетела через шоссе и скрылась во мраке.

Адамс. Это был Адамс…— продолжал размышлять Саттон. Он ждал меня. Каким-то непонятным образом он пронюхал о моем возвращении, и был наготове. Он все продумал еще того, как я приземлился. А теперь он, конечно, узнал много такого, чего не мог и вообразить…

Саттон грустно усмехнулся. В это мгновение за ближайшим холмом раздался душераздирающий вопль, небо озарила яркая вспышка пламени, поток огня устремился к болоту, и там пламя быстро опало.

Взвизгнули тормоза. Но еще до того, как машина окончательно остановилась, Саттон выпрыгнул из нее и помчался по склону к странному черному предмету, полыхавшему в трясине.

Вода хлюпала под ногами, острые листья болотной осоки резали кожу. Лужицы отливали масляно-черным блеском в лучах пламени; странный корабль — если это был корабль — догорал. На другом краю болота взахлеб орали лягушки.

Кто-то барахтался в грязной воде всего в нескольких футах от горевшего корабля. Вспышка пламени озарила это место, и Саттон понял, что там — человек.

Огонь осветил лицо несчастного. Блеснули выпученные глаза. Человек с трудом приподнялся на локтях, пытаясь отползти подальше от горевшего звездолета.

Еще одна вспышка — его лицо исказила гримаса ужаса и боли. До Саттона донесся жуткий запах горелого мяса.

Он подбежал, подхватил несчастного под мышки и потащил через болото к дороге. Грязь чавкала под ногами.

Наконец он ступил на твердую почву и стал карабкаться по склону вверх, где стояла его машина. Голова страдальца моталась из стороны в сторону. Он что-то пытался говорить, но вряд ли звуки, вылетавшие из его рта, можно было назвать словами.

Саттон резко оглянулся и увидел, как языки пламени взметнулись до самого неба. Ярко-голубая вспышка разогнала ночной мрак. Вспугнутые болотные птицы покинули свои гнезда и, ослепленные огнем, в страхе метались во все стороны, оглашая тишину криками ужаса.

— Ядерный двигатель, — прошептал Саттон. — Сейчас взорвется!

— Нет, — прохрипел человек. — Нет, не взорвется. Я поднял стержни…

Саттон наступил на корень дерева, споткнулся и упал на колени. Руки его разжались, и он выпустил несчастного. Тот ткнулся лицом в землю, Саттон помог ему перевернуться на спину. Он тяжело дышал и смотрел в небо обезумевшими от ужаса глазами.

Молоденький совсем, огорченно подумал Саттон.

— Ядерный двигатель не взорвется, — бормотал человек. — Я его заблокировал…

В его словах была гордость человека, который хорошо сделал свое дело. Говорить ему было трудно. Когда он замолчал, Саттону показалось, что все кончено. Мгновение спустя он снова начал дышать, в горле у него хрипело и булькало. Кожа на висках потрескалась от ожога, из трещин сочилась кровь. Челюсти двигались медленно, изо рта со свистом и хрипом вырывались слова.

— Было сражение… в восемьдесят третьем… я видел, как он шел… хотел совершить прыжок во времени…

Он глотал окончания, набирал воздух, вновь пытался говорить:

— У них были новые пистоле… Они подожгли кора…

Он повернул голову набок, и наконец увидел Саттона.

Он приподнял голову, потом откинулся назад, тяжело дыша.

— Саттон! — прошептал он.

Саттон склонился над ним.

— Я понесу вас. Отвезу к доктору.

Человек смотрел на него, не отрываясь, и шептал только два слова:

— Эшер Саттон… Эшер Саттон…

На краткий миг в глазах умирающего вспыхнула гордая радость, какой-то фанатичный восторг. Он с трудом приподнял правую руку, и сложил пальцы в непонятном знаке. Было непохоже, что он собирается перекреститься…

Но блеск в его глазах быстро угас, рука упала, пальцы разжались. Можно было и не слушать сердце, и так было ясно, что страданиям его пришел конец.

Саттон медленно поднялся на ноги.

Пламя утихало, птицы улетели. Сгоревший корабль наполовину затянула трясина. Очертания его показались Саттону незнакомыми, а уж он на своем веку звездолетов повидал немало.

Человек назвал его по имени. Перед смертью взгляд его на мгновение загорелся, он пытался подать какой-то условный знак. И «…в восемьдесят третьем было сражение…»

В восемьдесят третьем году? Или — веке? Кто-то там пытался совершить прыжок во времени. Белиберда какая-то. Какие еще прыжки во времени?

Я-то точно знаю, что с этим парнем никогда в жизни не встречался, сам себе говорил Саттон, как будто оправдываясь. Боже правый, я его не знаю! А он назвал меня по имени — значит, он меня знал и хотел сделать рукой какой-то знак. Похоже было даже, что он рад меня видеть.