Клиффорд Саймак - Пересадочная станция

— К сожалению, да, Инек. Остальные тоже…

— А ты? Ты сама, Мэри?

— Не знаю, — ответила она. — Для меня все это по-другому… Я люблю тебя.

— И я тебя.

— Нет, ты не понимаешь! Я и вправду влюблена в тебя.

Инек застыл, глядя на нее, и ему почудилось, что весь мир заполнился грохотом, словно он сам остановился, а пространство и время все так же несутся мимо него.

— Если бы все оставалось по-прежнему, как вначале… — произнесла Мэри. — Тогда мы радовались своему существованию, эмоции наши были не столь глубоки, и нам казалось, что мы счастливы. Как маленькие беспечные дети, что играют на улице под яркими лучами солнца. Но потом мы повзрослели. И возможно, я больше, чем другие.

Она улыбнулась Инеку, но в глазах у нее стояли слезы.

— Не принимай это так близко к сердцу. Мы можем…

— Мэри, дорогая, — сказал Инек, — Я полюбил тебя с того самого дня, когда мы встретились впервые. А может быть, и еще раньше.

Он потянулся было к ней, но тут же опомнился и опустил руку.

— Я не знала этого… — проговорила Мэри, — Наверное, мне не следовало признаваться тебе… Если бы ты не знал, что я тоже тебя люблю, тебе, возможно, было бы легче.

Инек удрученно кивнул. Мэри склонила голову и прошептала:

— Боже праведный, за что ты обрушил на нас свою немилость? Мы ничем не заслужили такой кары.

Она подняла голову, посмотрела Инеку в глаза и добавила:

— Мне бы только коснуться тебя…

— Мы можем встречаться, как раньше, — сказал Инек. — Приходи в любое время, когда захочешь. Мы…

Она покачала головой:

— Теперь уже не получится. Для нас обоих это будет слишком тяжело.

Инек понял, что она права, что все кончено. Целых пятьдесят лет Мэри и другие люди-тени появлялись в доме, чтобы повидаться с ним. Но теперь они не вернутся. Сказочное королевство рассыпалось в прах, волшебные чары развеялись. Отныне он будет одинок — более одинок, чем когда-либо, чем до знакомства с ней.

Сама она не вернется, а у него не хватит духу вызвать ее снова, даже если бы он смог, — теперь мир теней и его любовь, единственная любовь в его жизни, уйдут навсегда.

— Прощай, моя любимая, — произнес он. И откуда-то издалека, как поначалу показалось Инеку, до него донесся свист аппарата связи, требующего внимания к новому сообщению.

«Пришлось бы признаться себе, кто мы такие», — сказала Мэри.

А действительно, кто они? Не в его представлении, а на самом деле? Что они думают о самих себе? Может быть, им известно больше, чем ему?

Куда ушла Мэри? В каком неизвестном измерении растворилась она, покинув эту комнату? Существует ли она сейчас? И если да, то что это за существование? Может быть, она лежит, словно кукла, в коробке, куда маленькие девочки прячут свои игрушки, убирая их в шкаф. А рядом хранятся все остальные куклы…

Инек попытался представить это вневременное, затерянное измерение, и воображение рисовало ему серую пустоту, где его прежние друзья существовали в небытии, где не было ни пространства, ни времени, ни воздуха, ни цвета, ни видения — одна бескрайняя пустота, которая простирается за пределами Вселенной.

«Мэри! — кричала его душа. — Мэри, что я натворил?»

Ответ лежал на поверхности — безжалостный и холодный.

Он вмешался в нечто такое, чего не понимал, и тем самым совершил еще больший грех, считая, что все понимает. На самом деле он понял самую малость — ровно столько, чтобы заставить принцип сработать, но он не понял, не смог предугадать, какие будут последствия.

Акт творения подразумевал ответственность, а он был готов лишь к моральной ответственности за причиненное зло, но ничем не мог помочь, а значит, был совершенно бессилен.

Они ненавидели его, негодовали, и Инек даже не мог их за это осуждать, потому что именно он вызвал их из небытия, показал им мир людей, а затем вернул обратно! Он дал им все, чем располагает человек, за одним, но самым важным исключением: им не дана была способность существовать в мире людей.

И они возненавидели его, все, кроме Мэри, но с Мэри было еще хуже. На нее он обрушил проклятие, ибо, вдохнув в нее все человеческое, он обрек Мэри на любовь к сотворившему ее чудовищу.

«Ты вправе ненавидеть меня, Мэри, — твердил он, — Как и все другие».

«Люди-тени» — так Инек их называл, но это всего лишь термин, который он придумал для собственного удобства, аккуратный ярлык, которым он всех их пометил, чтобы как-то отличать, когда о них думал.

Оказалось, ярлык неудачен, потому что они не тени и не призраки. Выглядели его творения так же материально, как и любые другие люди. И только если попытаться прикоснуться, становится понятно, что они нереальны: рука не чувствовала решительно ничего.