Александр Шуваев - Книга Предтеч

-Ш-ш-ш, - провожатый ее счастливо наморщился, прижимая палец к губам, - ведь договаривались же, кажется... Обыкновенная дубрава, крахмальные дубы.

И, словно в подтверждение своих слов, он разворошил ногой толстенный слой палой листвы и извлек оттуда побуревший прошлогодний желудь размером побольше собственного кулака.

-А представляешь себе, если по голове?

Она с опаской взглянула вверх, но услышала его веселый смех:

-Ну-ну, не сезон, не бойся... Лучше дай-ка сюда пальто и прочее, а не то испечешься.

Он помог ей раздеться, а потом снял и свое рябенькое пальтишько на "рыбьем меху". Открыв свой объемистый, потрепанный портфель, украшенный расплющенными многоугольными пупырьями по кожезаменителю, он сноровисто запихал туда все одежду, а потом каким-то очень естественным, но совершенно незапоминаемым движением свернул и портфель, - так, что тот исчез без следа, и деловито проговорил:

-Так оно надежнее будет... И руки свободны, и не денется никуда... Понимаешь, - он мельком глянул на спутницу, - в этих местах подобные штуки еще сходят, а вот подальше - там будет сложнее... С этими словами он опять-таки непонятно откуда извлек потертый кожаный пояс с висящим на нем кривым ножом в металлических ножнах и подпоясался.

-А это еще зачем?

-А это, понимаешь ли, на всякий случай... Места здесь, вообще говоря, безлюдные, однако же случиться может всякое. Вот дорога, к примеру, откуда-то появилась же... Хотя... При том, что заслуженный нож, по идее, не должен был подходить к потертому школьному костюмчику, он странным образом не выглядел ряженым: перед ней, чуть ссутулившись и держа несколько наотлет длинные, жилистые руки, стоял настоящий носитель Такого Вот Ножа, и тело его смотрелось по-кошачьи упругим и постоянно готовым к действию. Склон, по которому спускались они, становился все более пологим, пока не перешел, наконец, в обширную равнину, и здесь же кончился лес громадных деревьев. Отсюда, с некоторого отдаления, бугристые, покрытые наплывами, скалообразные стволы казались еще более величественными, отрядом испoлинов-богатырей, что собрались для какого-то общего для всех богатырского дела, но и при этом остались по отдельности, каждый сам по себе . Лесистые валы расходились в стороны, и по другой стороне виднелся такой же приземистый пологий вал, поросший черным лесом, и только далеко-далеко за ним висели, словно подвешенные в небе, снега трех высочайших горных пиков. Образованная ими долина, таким образом, имела форму треугольника, - вот только с третьей стороны, как раз там, где посередине бледно-сиреневого неба висело яростно-белое светило, не было ничего, кроме чисто символической линии горизонта. -Прошу, - чуть поклонившись, он указал рукой именно в эту сторону, ежели, конечно, желаете.

-Где мы?

Говоря эти простые слова, она чувствовала свои губы странно-чужими, даже как будто онемевшими. Сделанность. Говорила она и еще кто-то кроме, как будто кто-то другой двигал за нее чуть непослушным языком.

-Что? А, это преддверье Страны Сокэй-Ман. С одной стороны горы, с другой - море, между ними - такой вот лес, так что ничего особенного. Людей нет почти совсем, что в данном случае особенно удобно...

Долина почти целиком, насколько хватало взгляда, поросла мощным кустарником с темными, кожистыми листьями, несущими по краям мягкие белесые иглы, и горящими под ослепительным солнцем, словно миллионы темных зеркал. В темной листве там и сям светились продолговатые желтые плоды чуть побольше куриного яйца. Над распаренными, совершенно неподвижными растениями дрожало знойное марево, - такое бывает только зрелым, устоявшимся летом и никогда больше. Стоячий, знойный воздух был перенасыщен сладким, терпковатым запахом кустарника, и они шли между растений никуда не торопясь, в том особом бездумье, которое способен навеять только дремотный, знойный летний полдень, что стоит над таким вот бесконечным, безлюдным простором, над жутковатым в своей безлюдности привольем. Почувствовав, что ей щекочут ладонь, она вздохнула, выходя из блаженной оглушенности:

-Войдите. Ответ был вполне традиционный, но произнесен он был вполне автоматически, потому что истинные мысли ее разбрелись бесхозными овцами и блуждали теперь неизвестно где.

-Между прочим, - проговорил он, подавая ей один из плодов, вполне уже съедобно, хотя и недозрело малость... Хочешь?

Она отрицательно помотала головой, даже не очень отдавая себе отчет, что делает, но плод все-таки взяла, после чего немедленно о нем забыла. Заросли желтоглазого кустарника постепенно изредились, сошли на-нет, а из-под тонкого покрова почвы истинной сутью здешних мест стал проглядывать кое-где суровый черный камень. Его становилось все больше, фактически - они шли теперь по монолитной черной скале, кое-где разъеденной наплывами серо-фиолетового лишайника, одного из шедевров Фермера и чуть ли ни самого любимого его детища. А потом скала оборвалась вниз отвесной, чуть слоистой ступенью пятиметровой высоты, и внизу были только дюны в черную и розовую окраску - и море. Зеркально-гладкое с отблеском полированного металла, чем дальше, тем светлей, в бесконечной дали без видимой границы сливающееся со светло-сиреневым небом. Не грозная портупея, а, скорее, суконные штанцы и пиджачок смотрелись теперь этаким маскарадным костюмом. Рухлядью, в которую намеренно переоделся герой некоего детектива, чтобы сбить с толку врагов, и здесь, у края обрыва, он поступил вполне в стиле, - ловко спрыгнул вниз, по щиколотку уйдя в черном песок, оборотился и расставил руки: