Александр Шуваев - Книга Предтеч

Сегодня папаня проводил со мной душеспасительную беседу. Я сижу, пишу, считаю, и слышу вдруг:

-Ты чего это носом шмыгаешь?

-Разве? Прости, ради бога, увлекся, сам не замечаю. Извини, если помешал.

-Хы... Помешать он не хотел. Что-то, смотрю, умничать стал больно много в последнее время... Смотри!

Я, понятное дело, молчу, потому что говорить что-нибудь в ответ в подобных случаях, - дело, скорее всего, вредное, но и молчать, оказывается, надо уметь:

- Ты чего это не отвечаешь? В книжках своих отцу грубить выучился? Отли-ичник, - это он протянул с особенной издевкой и изволил поднять на меня прозрачные глаза, - а какого хрена тебе учится-то, спрашивается? В фезеу алгебры с геометрией не надо, а в институте тебе делать не хрена, на шее моей лишних пять лет сидеть... Дурак я, согласился, чтобы ты в восьмой класс шел! Спос-собности у него! Умный он очень, забывать стал, хто его кормит... Я из тебя мозги-то лишние живо повыбиваю, похами еще!

А обозначает это всего-навсего, что папаня у меня вполпьяна, а добавить либо нечего, либо уж совсем никак нельзя. Пьяный он ничего, трезвый - тем более, под хмельком, когда только начинает пьянеть - так и вообще душа-человек, но вот так, когда хмель начинает проходить... И глаза прозрачно-насмешливые, злые, как у потерянного человека, и тогда жди либо монолога вроде нынешнего, либо тихого сидения где-нибудь в углу, когда он просто наблюдает за всем происходящим, молча, но так, что все и у всех валится из рук, да изредка подает реплики такого сорта, что только диву можно даться, откуда столько злой, змеиного шипения исполненной мудрости берется у обычного русского слесарька, довольно даже добродушного в обычном состоянии. Будь он сегодня трезвый, так вместо сегодняшнего разговора было бы, скорее всего ненатужное молчание, либо же что-то вроде:

-Ну че ты все читаешф, а? И как только голова не заболит... Врут ведь все... Ну выучишься ты, инженером каким будешь, - так што? Денег будешь много зарабатывать? В начальники выбьешься? Денег, как у работяги, а в начальники, знаешь, тоже... Летят они по времени. До самого низу, и ты скажи, - ни один не зацопится... Выучисся, - а молодость-то и прошла, другие будут девкам подолы задирать, а ты - над книжками сохнуть. Потом состаришься, сам скажешь, - вот, мол, дурак был... Потом помрешь, как все, ученые и неученые. Одинаково...

Я не в осуждение: то, что он говорит, - очень неглупо и правильно, но только в тех пределах, которые он установил себе сам. Правильно, если то, чего стоит добиваться - только деньги и власть... А, что говорить! Ну, а насчет сидения на его шее, - так это он и вообще зря: я даже на дневном отделении прокормлюсь, руки у меня не хуже его, а если чего выдумать - так и подавно. Мои вещички идут нарасхват, будь то зажигалки или поршневые кольца. Или радиоприемники (кстати теперь, с кристаллами, может особенно здорово получиться, - но это потом). Единственное, с чем никак не поспоришь, так это "потом помрешь": если я ничего больше не пишу о неизбежности смерти, то это не значит, что я не думаю на эту тему постоянно. С этого начался мой дневник, но это никуда не делось и совсем не прошло, постоянно живет во мне и присутствует во всех моих мыслях и делах. Я думаю, - смерть просто анахронизм, устарелое явление, потерявшее свою прежнюю положительную роль. Человек - уже не чисто-биологический феномен, как биология не сводится к чистой химии. Смерть абсолютно необходима для эволюции, для развития жизни, но разумному существу или сообществу разумных существ смерть не нужна. Я, понятное дело, имею ввиду только неизбежную смерть, пережиток биологии, потому что абсолютное бессмертие, будь даже оно возможно, обошлось бы слишком дорого и могло бы стать, в конце концов, просто тягостным. Утратив же перспективу неизбежной смерти, человек не потерял бы при этом ничего, обретя при этом невиданное достоинство. Этого нельзя отнести в полной мере к сексу, потому что он - основание любви.

А вот интересно, когда будущее человечество состояло из гаремов и одиноких молодых самцов, изгнанных из семьи, можно ли считать овладение похищенными женщинами - изнасилованием? Или она жаждала похищения не меньше похитителя - неважно, какого? Свершился факт умыкания, - и все, женщина становится уже "его женщиной", вроде бы как насилие ложится в основание "любви" и никак ей не мешает. В этой жизни и в этом мире это было бы отвратительно глупо и вредно, но в тех условиях я бы обязательно ее похитил. Почему-то именно ее. Красивая? Лично мне кажется очень красивой. Умная? Если и так, то очень не по-моему, и уж куда ей до Ритуси. Это непонятно и напоминает очень сильно мысли магнита, обрети он разум и начни давать рациональные объяснения для своего тяготения к железу. Это сейчас я такой умный. А давеча, стоя перед ее светлыми глазами, наличия башки почти и вовсе не чувствовал, а просто ощущал, что меня поднимает вверх. Без рационального объяснения. Женщины в среднем глупее мужчин, но инструкции, заложенные в них Тем, гораздо сложнее и подробнее наших, а это, как показывает практика, надежнее и сильнее интеллекта в большинстве ситуаций. Мы склонны обдумывать жизнь и оценивать жизненные обстоятельства, как условия некой задачи, - они со всем своим мозгом представляют собой часть этих обстоятельств и воспринимают истинное устройство мира непосредственно. Поэтому мы только думаем, что способны обмануть женщин словами, а на самом деле это почти невозможно, если их предварительно не обманет Тот Самый Инструктор, хотя, надо сказать, последнее время и в сильно изменившемся мире, он проделывает это все чаще... А так, в нормальном состоянии, они под любой одежкой знают наши истинные цели, которые, кстати сказать, весьма незамысловаты и достаточно немногочисленны. И правило самое первое гласит: "Болтающий упорно никогда не действует вопреки своим интересам." И даже не больно-то интеллектуальная девчонка в определенном смысле умнее нас, и оттого интересна. С этой точки зрения в испорченной женщине искажается не мораль даже, достаточно-произвольная и зависимая от моды и обстоятельств, а действие незаменимых, жизненно-важных для общества программ Того. По непоправимости своей это может сравниться, разве что, только с наследственными болезнями. И опять-таки судьба моя печальна: склонность во всем разбираться не способствует любви, а поскольку склонность эта во мне развита явно чрезмерно, то и противовес ей в лице Великой Свиньи предполагается соответствующий. Килограмм на триста. Или триста пятьдесят. И, само собой, таких размеров свинка не может не обеспечить мне веселой жизни впоследствии, да уже и сейчас...