Герберт Уэллс - Когда спящий проснется

– Однако же, – возразил Грэхэм, – в вашем способе управления есть нечто возбуждающее недовольство, вызывающее протест и попытки восстания.

– Пустое, – возразил Острог, принужденно улыбаясь, – казалось, он хотел отстранить от себя этот неприятный разговор. – Поверьте, я не стану понапрасну возбуждать недовольство, которое может уничтожить меня самого.

– Странно, – произнес Грэхэм.

Острог пристально посмотрел на него.

– Неужели мир должен непременно идти этим путем? – спросил взволнованный Грэхэм. – Неужели нет другого? Неужели все наши надежды неосуществимы?

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Острог. – Какие надежды?

– Я сын демократического века. И вдруг встречаю аристократическую тиранию!

– Но ведь вы сами-то и есть главный тиран.

Грэхэм покачал головой.

– Хорошо, – сказал Острог, – рассмотрим вопрос по существу. Так всегда было и будет. Торжество аристократии – это победа сильного и гибель слабого, следовательно, переход к лучшему.

– Вы говорите: аристократия! Но этот народ, который я встречаю…

– О, не эти, – перебил его Острог. – Они осуждены на уничтожение. Порок и наслаждение! У них не бывает детей. Все они осуждены на вымирание. Назад возврата нет, раз мир вступил на этот путь. Излишества и, наконец, эвтаназия для всех искателей наслаждения, сгорающих в пламени, – вот путь для улучшения расы.

– Приятная перспектива! – воскликнул Грэхэм. – Но… – Он задумался на мгновение. – Но ведь есть же и другие. Толпа, масса простых, бедных людей. Что же, они должны тоже вымирать? Это возможно! Они страдают, и эти страдания даже вы…

Острог сделал нетерпеливое движение, и голос его зазвучал не так ровно, как прежде.

– Не беспокойтесь об этом, – сказал он. – Еще несколько дней – и все уладится. Толпа – это безумное животное. Что за беда, если люди толпы вымрут? А те, кто не вымрет, будут приручены, и их погонят, как скот. А я не люблю рабов. Вы слышали, как кричал и пел народ несколько дней назад? Они заучили песню, как попугаи. Спросите любого из них, когда он успокоится, о чем он кричал, и он не ответит вам. Они думают, что кричали из-за вас, выражали вам свою преданность. Вчера они были готовы растерзать Белый Совет. А сегодня уже ропщут на тех, кто его сверг.

– Нет, нет, – возразил Грэхэм, – они кричали потому, что жизнь их невыносима, безрадостна, потому что они… они надеялись на меня.

– На что же они надеялись? На что же они надеются теперь? И какое право они имеют надеяться? Работают они плохо, а требуют платы за хорошую работу. На что вообще надеется человечество? На то, что появится наконец сверхчеловек – высшая, лучшая порода людей, и низшие, слабые, полуживотные подчинятся им или будут истреблены. Подчинятся или будут истреблены! В мире нет места для глупцов, негодяев, неврастеников. Их долг – возвышенный долг! – умереть. Умереть от своей неприспособленности! Вот единственный путь – животному стать человеком, а человеку подняться на высшую ступень развития.

Острог задумался, потом продолжал, повернувшись к Грэхэму:

– Могу себе представить, как воспринимает наш мир человек девятнадцатого столетия. Вы жалеете о старых формах выборного правления, их призраки еще до сих пор волнуют умы, – все эти палаты народных представителей, парламенты и прочая дребедень девятнадцатого века. Вас ужасают наши Города Наслаждений. Я много думал об этом, но мне все некогда заняться этим вопросом. Вы думаете, что знаете больше нас. Народ обезумел от зависти, он вполне согласен с вами. Ведь на улицах уже требуют разрушения Городов Наслаждений. А ведь эти города являются как бы очистительным органом государства. Из года в год вбирают они в себя все отбросы, все, что только есть слабого и порочного, ленивого и похотливого во всем мире, для приятного уничтожения. Эти бездельники посещают их, наслаждаются и умирают, не оставляя потомства. Красивые, порочные женщины умирают бездетными, и это на пользу человечеству. Если бы народ был умнее, он не завидовал бы богатым развратникам. Вы хотите освободить безмозглых рабочих, которых мы обратили в рабство, и попытаться сделать для них жизнь легкой и приятной. Но они не заслуживают лучшей участи, – они больше ни на что не годны. – Он улыбнулся снисходительно, что рассердило Грэхэма. – Вы хотите учить нас. Я знаю ваши дни. В дни юности я читал вашего Шелли и мечтал о свободе. Но я пришел к заключению, что свободу дает только мудрость и самообладание, свобода внутри, а не вне нас. Она зависит от самого человека. Предположим невозможное: что эта разнузданная толпа безумцев в синем одолеет нас, – что тогда? Все равно найдутся другие господа. Раз есть овцы, будут и волки. Произойдет только задержка в развитии лет на сто. Неизбежно снова возникнет аристократия. Несмотря на все безумства, в конце концов явится сверхчеловек. Пусть они восстают, пусть победят и уничтожат меня и таких, как я, – появятся новые владыки. Только и всего.