Кеннет Балмер - Пробуждение Чародея - Накануне Судного дня. Пробуждение Чародея. Планета кочующих городов

— Да это адская мельница! — завопил Уолли, отчаянно сопротивляясь. Что-то чрезвычайно холодное легло на его плечи, словно тонкая шелковая паутинка, и в следующее мгновение ее нити вспыхнули, как будто через них пропустили ток с напряжением в миллионы вольт. — А-а-а! — заорал Джек, как только снова обрел дар речи.

Он почувствовал, как чья-то рука играючи приподняла его над полом и встряхнула. Перед ним стоял звериного вида мужчина с кнутом, тот самый, который и приветствовал его по прибытии.

— Ты будешь шагать и шагать, пока не свалишься, топтун! — Широкая, грязная, совершенно бандитского вида физиономия проплыла перед Джеком. — Ползи на свои ступеньки, скотина! Топ! Топ! Топ! Ты будешь шевелить ногами — это так же верно, как то, что мой кнут может запросто содрать с тебя кожу! Или я выпущу из тебя кишки, вышибу мозги, уничтожу!..

И Уолли был вынужден шагать, шагать, шагать…

Куда девались мечты о могучей мускулистой спине? О удалой силе рук? О широченных плечах, позволяющих вытащить из грязи застрявший там автомобиль? Где теперь недавние грезы о великом восстании?

Бег — единственное, для чего можно было тренировать мышцы в этой беличьей клетке. Тренировать мышцы для побега.

По его бедрам стекала расплавленная лава. Лодыжки трещали. Ступни распухли и покрылись волдырями, которые затем полопались и начали кровоточить. Колени тряслись, издавая отчаянный скрип. Но он продолжал шагать — топ, топ, топ…

Гребное колесо вращалось, хлопая по воде и вздымая белую пену. Галера, покачиваясь на волнах, продвигалась вперед. А гребцы в своих каторжных клетках все шагали и шагали — топ, топ, топ.

Все семь дней мучений Уолли думал только о том, как бы повыше поднимать ноги и побыстрее ставить их на очередную опускающуюся ступеньку, чтобы не получить крайне болезненный удар шершавой доской по коленям. Даже в краткие минуты отдыха Джек не мог избавиться от этих мыслей, поскольку жуткая мельница снова и снова возвращалась к нему в кошмарных видениях.

Зверюга с кнутом — грязный, волосатый, ненавистный великан и мучитель — регулировал ритм их каторжного труда. В рукоятке его кнута находилось небольшое устройство, возвещавшее о начале очередною этапа мучений веселым надтреснутым «динь-динь».

«Динь-динь» — звенел колокольчик, и завербованные на работу вскакивали со своих мест, пробуждаясь от полубезумного сна, спотыкаясь ползли к клеткам и взбирались на вечно вращающееся колесо, подгоняемые ударами похожего на змеиный язык кнута. Зверюгу звали Хлыстом — имечко весьма ему подходившее, которым он к тому же очень гордился, весело гогоча и показывая черные гнилые зубы. «Динь-динь» — звякала рукоятка, «вжик-вжик» — свистел кнут, и сломленные, стонущие люди, словно загнанные крысы, расползались по местам для принятия очередной порции мучений.

— Я больше не могу двигаться, — тяжело выдохнул Уолли утром седьмого дня. — Мое тело совершенно одеревенело. Хлыст…

— Зови меня «господин Хлыст», ты, пузатое ведро вонючих помоев! Ха, он не может двигаться! Что ж, сейчас я помогу тебе встать, топтун! Шагай, ты, никчемная крыса! Шагай, килька безмозглая! Шагай, грязная скотина!

Вжик — взвизгнул кнут. «Шагай!» — Вжик. — «Шагай!» — Вжик. — «Шагай!» Три полосы из огня и льда обрушились на обнаженную изрубцованную спину Уолли. Взвыв, как побитая дворняжка, и отчаянно хрустя конечностями, он бросился в клетку, взобрался на ступени и зашагал…

Господин Хлыст зазвенел рукояткой своего кнута и, хохоча во всю глотку, принялся десятками отсчитывать шаги гребцов.

В любое время — днем и ночью, утром и вечером — весело разносилось это ужасное «динь-динь».

«Динь-динь» — звенел колокольчик, «вжик-вжик» — свистел кнут, «топ-топ-топ» — раздавался топот гребцов…

Деревянные брусья, непрерывно вращаясь, проплывали мимо головы Джека, мимо его груди, мимо бедер, мимо бедных, распухших и покрытых нарывами ног, мимо онемевших, израненных и потерявших чувствительность ступней. Бесконечно вращающиеся брусья, динь-динь, вжик-вжик, топ-топ-топ…

Но он был еще жив.

Пока.

Спустя две недели Джек, чувствуя себя человеком, бредущим в темноте по незнакомому опасному переулку, обнаружил, что он уже способен думать о чем-то помимо ужасного колеса. Кормили пленников хорошо — сила их ног была ценным товаром для хозяина корабля. Однажды, когда ступни Джека совершенно разболелись, корабельный доктор — полный круглый мужчина с женскими руками — вскрыл нарывы скальпелем, протер тампоном поврежденные места и перебинтовал их чистыми желтыми тряпками.