Адам Сыновец - Мост

С востока на запад по Харагенской равнине тянулась черная полоса асфальта. Семнадцать лет назад здесь прошли полчища бульдозеров, за которыми двигались механические чудовища, изрыгающие горячую смолу. Потом другие машины прочертили многокилометровые белые линии, а следующие посадили бетонные столбики по краям и стальную балюстраду посередине. Наконец, на обочинах выросли красочные рекламные щиты.

Автострада жила лишь год, после чего разноцветные мобили потеряли к ней интерес. Большинство их владельцев поглотила бессмысленная война, которая вспыхнула вдруг в окрестностях слабой звезды, неразличимой на небе Харагена. Шли годы. Все реже могучие колеса тяжеловозов попирали полосы умирающего асфальта. Автострада постепенно забывала, что создана для службы Богам Движения. Она терпеливо ждала того, кто даст ей новое имя.

По обочине шел семилетний мальчик. Волосы на лбу слиплись от пота, на рваных ботинках и исцарапанных коленках лежала желтая пыль. Город давно остался за спиной мальчика, а льющийся с неба жар превратил его в зыбкий мираж, которому лучше не верить. Впрочем, дюжину домов с церковью, автозаправкой и кафе с трудом назовешь городом. Они возникли одновременно с Автострадой и должны были стать зародышем крупного центра, питающегося тем, что принесет асфальтовая река. Но сон о харагенском Эльдорадо не воплотился в жизнь. Лопаты и ковши золотоискателей постэлектронной эры так и не начали черпать драгоценный песок. У людей, которые доверились Автостраде, не осталось сил, чтобы двинуться на поиски новой золотой жилы. Шоссе поглотило их деньги, надежды, большую часть жизни. Ее остатки они отдали городу-миражу.

Мальчик никогда не жил там. Он родился в каменной развалюхе в трех милях от города. Строение было столь древним, что, казалось, стояло всегда. По крайней мере, до прихода землян. Стариков, растивших малыша, он привык называть дедушкой и бабушкой.

Мать он помнил смутно. С ее вечно влажными от слез глазами. Она впервые заплакала, когда отец присоединился к харагенской спасательной экспедиции, отправлявшейся к далекой Земле, чтобы помочь тем, кто выжил. Отряд должен был возвратиться через два года. Но не вернулся.

Как-то ночью мать крепко прижала сына к своему мокрому лицу, села е фиолетовый отцовский мобиль и в громе двигателей умчалась по Автостраде туда, где восходит харагенское солнце. Мальчик до сих пор помнил соленый вкус ее щек. Только это.

Жизнь мальчика с момента, когда он ощутил радость бытия, была связана с Автострадой, внешне всегда одинаковой. Пустынная, черная полоса, которая траурной лентой гналась по равнине за призраком животворной звезды. Она была для него площадкой для игр, прибежищем детских мечтаний и дорогой познания мира. Спортивным треком, космодромом, футбольным полем, на котором можно гонять пустые консервные банки. Песочницей с замками из ржавой жести и обломков досок, местом охоты на харагенских мышей и ареной воображаемых битв. Огромной грифельной доской, на которой куском кирпича можно рисовать что угодно, центральным проспектом земной столицы, где на каждом шагу магазин с игрушками.

Она была и окном цивилизации, впускающим во внутренний мир мальчика символы иной жизни. Временами часы напролет он лежал в траве на обочине и с ожиданием вглядывался в горизонт. Иногда его терпение вознаграждалось. Перед глазами, завывая мотором, пролетал военный курьерский мобиль или огромный трейлер, сверкающий никелем и цветным тентом с непонятными надписями. И вновь на протяжении долгих недель шоссе отдыхало, ощущая лишь шаги малыша.

С городом мальчик познакомился месяц назад, когда дедушка отвел его в школу. Он был как зверь в клетке. Его пугали незнакомые детские лица. Малыш с трудом осознавал, что он не единственный в этом мире. Раньше ему не надо было над этим думать. Автострада взрастила в нем уверенность в своей исключительности.

Городские дети восприняли его как дикаря. Он был неразговорчив, агрессивен и не понимал их цивилизованных игр. Ему не нравились издевательства над школьным трагелем, харагенской собакой, похожей на гибрид гиппопотама и крокодила.

Он не знал, как отвечать на насмешки, Ощущал себя трагелем, над которым смеялись все. Топал ногами, махал руками, издавал вопли. Кровь ударяла в голову, веки набухали от слез. Хотелось убить обидчиков, но он сдерживался. Ведь Автострада была терпеливой, невозмутимой, и он никогда не видел, чтобы она плакала. Он чувствовал себя ее частью.