Есть и другие. Человек придумал много всякого, чем можно убивать. Парадное оружие, всё расфуфыренное, в золоте и драгоценностях, и стандартные солдатские мечи дешёвой стали с рукоятью, оплетённой проволокой, - простые работяги битвы, неотличимые друг от друга, как и их владельцы. Мавританские сабли, исступлённо верующие в ислам кривой ухмылкой османского конника: "Иль Алла!", и мадьярские палаши, чей смертельный росчерк профиля - как выкрик "Йезус!" Угрюмые, налитые свинцом холодной справедливости тупорылые мечи палача и холодные кривые кортики, помнящие звон абордажных стычек и грохот пушечной пальбы... Не счесть, сколько их прошло через Гонасалесовы руки, этих клинков. Испанской империи много с кем пришлось воевать.
Но природу этого клинка Мануэль не мог определить. Не мог, и всё. Он словно бы смеялся у него в руках и танцевал, как та лиса, которой он был заклеймён. Это было непонятно. Неправильно. Нехорошо. Этот глупый деревенский травник владел мечом, какой даже не снился всем толедским оружейникам. Мануэль кусал губы. Он бы душу отдал за то, чтобы узнать, когда, кем и как был сделан этот меч.
И - для кого.
Пожалуй, только теперь Мануэль стал всерьёз задумываться, что за человек был этот травник.
Мануэль был арбалетный мастер. И наверное поэтому он всё-таки смог подобрать определение странному чувству, которое рождал в руках серый клинок. Определение. Но и только.
Ходить по городу с этим мечом было так же опасно, как с натянутым арбалетом или с аркебузой с подожжённым фитилём - в любой миг мог последовать "выстрел".
И Мануэль не поручился бы, что сможет его предугадать.
Солнце, наконец, взошло. Яркие лучи ворвались в комнату, и меч стал обычным мечом, разве что - будто покрытым странноватой серой патиной. Мануэлю всё время хотелось его протереть, но всякий раз, когда он пытался это проделать, терпел неудачу: песок его не брал, любую ветошь лезвия мгновенно рвали в клочья, а масло скатывалось с клинка как вода. Несмотря на это, нигде на нём не было даже пятнышка ржавчины. Мануэль со вздохом вложил меч в ножны, прицепил их к поясу, ещё раз погляделся в зеркало и направился завтракать. Оставлять меч в комнате он теперь не решался.
Обычно никто и никогда не видел его с мечом. Мануэль Гонсалес любил холодное оружие, слыл его знатоком и почти всегда мог починить, но обращаться с ним в бою у него не получалось - не хватало выносливости. Но этот меч...
Они как будто заново вылепляли друг друга. Не ясно только было, кто гончар, кто глина.
С ним он впервые изменил своей любимой аркебузе.
Спускаясь, Мануэль продолжал размышлять об этом мече и об оружии вообще, потом его мысли перескочили на рыжего колдуна, - а сладила ли с ним серебряная пуля? - ведь тела так и не нашли. Потом он задумался над тем, что подадут сегодня на обед. Впрочем, тут гадать особенно не приходилось (снизу вкусно тянуло тушёной брюссельской капустой).
Эти приятные мысли были неожиданно прерваны криком.
Кричала женщина.
Кричала на кого-то, громко и визгливо, по-фламандски, с полным осознанием своей непогрешимости и правоты. И это при монахах и испанской солдатне! Глупая женщина. Да с ней удар случится, когда она узнает, кто сегодня здесь заночевал!
Мануэль усмехнулся, потом посерьёзнел, одёрнул на себе колет, нахмурил брови, сделал строгое серьёзное лицо, шагнул, выходя на лестницу... И у него отвисла челюсть.
Внизу, в трапезном зале распекали брата Себастьяна.
Солдат помотал головой, но видение не исчезло. Женщина неполных лет пятидесяти, с ещё почти целыми зубами и весьма дородных форм, одетая в простую серую суконную юбку, корсаж и белоснежную рубашку; она стояла у стола, уперев свои полные сильные руки кренделем в бока, и громогласно ругала брата Себастьяна. Да не просто ругала, а буквально пушила, разносила, чихвостила и разделывала под орех! А заодно с ним - ещё Томаса, Михелькина, Родригеса, Хосе-Фернандеса и Санчеса. Короче, всю компанию. Не было только Киппера, - видимо, дальновидный десятник или сбежал, или ещё не просыпался. Позади наглой тётки переминался парнишка из трактирной обслуги, с почтением держа на вытянутых руках её плюшевую кофту и тёплый плащ. Сама тётка, похоже, была не на шутку рассержена и не боялась ни бога, ни дьявола, ни короля. Её круглое мясистое лицо покраснело от натуги, она брызгала слюной и всё время встряхивала головой. Белый чепец сбился ей на затылок и возмущённо хлопал накрахмаленными крыльями.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу