Владимир Карпенко - Тайна одной находки

Злобно урча, взбирался наш вездеход на пологие скалы сухих безжизненных саев, с хрустом катился по сверкающим скатертям безводных солончаков или, тихонько пофыркивая, осторожно съезжал в просторные, заросшие кобрезией и осокой долины.

К месту аварии мы добрались только в конце следующего дня. Дико, безлюдно было кругом. На десятки километров вокруг — глушь, бездорожье да полные неразведанных богатств горы.

Выйдя из машины, мы неторопливо прошли вдоль скал. Нгабо Туптен, преодолевая суеверный страх, с любопытством шел за нами.

Да, сомнений быть не могло. На зеленоватом щебне осыпей, среди лепившихся но склонам кустарников были разбросаны обломки самолета. Тускло поблескивали куски дюраля, сверкнула даже пластинка плексигласа. Ржавые обломки мотора, нелепым колпаком торчащая кверху хвостовая часть фюзеляжа, свернутые в бараний рог трубки, обломки винта — вот, кажется, и все, что открылось перед нами. Мы не нашли остатков тел людей. Нам попались лишь изорванный комбинезон летчика и пара задубевших ботинок армейского образца; как видно, тибетские могильщики — грифы-ягнятники, волки и шакалы — давно сделали свое дело.

— Вопрос ясен, — сказал после нашего долгого молчания Ли Сяо. Толкнув ногой рассохшийся коричнево-черный ботинок, добавил: — Мне приходилось видеть такую обувь, ее носят американцы.

Вася сфотографировал обломки самолета. Помимо болтов, гаек, кусков дюраля, клочьев одежды, еще нашли мы: наш шофер Цзи Линь — полузасыпанную щебенкой золотую кадильницу и два черепка какой-то черной нефритовой посудины с остатками золоченой росписи, а я — слегка прикрытый изорванным целлофаном блокнот. Он плотно застрял среди усеянных мелкими фиолетовыми цветами ветвей кустарника, листы его были раскрыты, так что ни кожаный переплет, ни тем более обрывки целлофана не могли защитить их от воды и ветра.

Собравшись тесным кружком, мы долго разглядывали наши находки. Вряд ли можно было сомневаться в принадлежности кадильницы и черепков к вывезенному американцами монастырскому добру. Мы стали рассматривать блокнот. Владелец его успел заполнить не больше пятнадцати страниц, остальные были чистыми. Сохранившиеся кое-где остатки записей на английском языке расплылись от воды и снега или были начисто размыты; немного разборчивее были редкие карандашные строки. Размашистая, но также полусмытая роспись в углу титульного листка «Г. Дж… он» не оставляла никаких сомнений в том, кому принадлежал блокнот.

— Итак, — подвел итог Вася, когда мы вернулись к машине и развели из веток кустарника костер, — загадочное исчезновение Джонсона и его сообщников для нас теперь совершенно понятно. Они летели на запад, вероятно в Лех, а может быть, и дальше, в Северо-Западный Пакистан. Видимо, какая-нибудь авария в моторе заставила их пойти в этих местах на снижение. Вполне допустимо, что пилот даже искал подходящую площадку для приземления. Потеряв ориентировку в условиях плохой видимости — раннее утро, низкая облачность, снегопад, — они налетели на скалу. Вот и все.

Оставаться в этих местах не имело смысла: погода, весьма неустойчивая в высокогорных областях, с ночи начала портиться. Нависли тучи, срывались обычные на нагорье крупа и град. Боясь застрять где-нибудь на обледенелых склонах, мы поторопились в лагерь и немедленно радировали в Лхасу «папаше» Кай Фыню о найденных в пустыне остатках американского самолета. Кадильницу, блокнот, Васины фотографии и кое-какие обломки, прихваченные нами, как вещественное доказательство, решили передать после окончания экспедиции лхасским властям.

Я, как и всякий другой на моем месте, конечно, поинтересовался обрывками сохранившихся на страницах блокнота записей. Однако не думаю, что внимание всякого другого с такой же силой приковали бы к себе два обрывка каких-то непонятных фраз, с какой они приковали меня. Во всяком случае, Вася, когда я показывал ему эти обрывки, сперва равнодушно пожимал плечами. Да и разумно ли придавать такое значение какой-то «зауми» из блокнота американского агента, когда наш отряд в это время нашел в горах графит, этот довольно надежный предвестник каменного угля.

Однако я время от времени уделял внимание хранившемуся у меня блокноту Джонсона. Насколько можно было установить по уцелевшим остаткам разрозненных фраз и отдельным словам, владелец записывал туда всякую всячину: случайные мысли, впечатления, долги… Так, например, он должен был получить с какого-то Дика 50 долларов. Сохранились такие обрывки записей: «аэродром почти готов…», «Тиб… монастыри — сокровищ… всяких богат…», «переговоры далай-лам… опять прерв…», «наша миссия… ни с чем», «горы…», «леденящий хо…» и т. д. Среди более или менее понятных по смыслу обрывков только два заставили меня глубоко задуматься. Они были написаны чернилами авторучки, один в начале, другой в середине предпоследней страницы. Вот они: «…не царапается даже алмазом моего кольца…», «…лмаз скользит по… как ноготь по стеклу…» Остальной текст был безнадежно размыт. На последней же странице шли карандашные записи совершенно незначительного содержания — с жалобами на тибетскую кухню, скуку и бессонницу.