Андрэ Нортон - Тройка мечей - Пояс из Леопарда. Тройка Мечей

Ледяное Жало затрепетало в моих дрогнувших руках, но я не уронил меч. Как можно допустить такое! Урук шагнул в самый центр круглой комнаты и поманил меня.

Не думая ни о чём плохом, я сделал несколько шагов и присоединился к нему. Как ни странно, каменный пол под ногами был чистым, словно подметённым — ни мусора, ни камней, обломки которых громоздились вдоль стен. Казалось, царящая здесь Сила стремилась сохранить в чистоте сердцевину своих владений. Я увидел, что каменный пол в разных направлениях испещрён линиями, в которые тем не менее всё же набилась пыль, так что образованный ими узор чётко не просматривался.

Урук взял топор и, опустившись на колени, начал с величайшей осторожностью вычищать эти бороздки. И вскоре стало ясно, что мы находимся внутри контура пентаграммы. Во мне снова зашевелился Толар, и я тоже стал кончиком Ледяного Жала прочищать каждую бороздку, чтобы ещё четче проявились письмена и символы, нанесённые у каждого луча пентаграммы. Кое-какие из этих знаков были мне известны, они использовались для охраны Долины. Другие… Я мог бы обратиться к памяти Толара, но мне не хотелось этого делать.

В то же время повсюду вокруг нас, подавляя ум и волю, росло ощущение накапливавшейся Силы. Неужели она не истощилась за века разрухи ХаГарка? Скорее всего, это была накопленная прежде энергия, которую мы теперь освободили, сами того не желая.

Окончив выскабливать из бороздок пыль, Урук поднялся и кивком указал на лучи звезды.

— Зажечь!

Я понял, что он имеет в виду; разум Йонана не верил, что это можно сделать, в то время как меч Толара уже шевельнулся, готовый выполнить приказ.

Я медленно прошёл по кругу, начертанному внутри звезды. Кончиком сверхъестественной ледяной сосульки, непонятно как превратившейся в металл, я прикоснулся к вершине каждого луча звезды, выбитой на каменном полу, и прикосновение это рождало огонь. Ничто не питало его, но светлое пламя поднималось почти до потолка.

Потом Урук высоко поднял свой топор, и голос его загремел, как гонг в святом храме, где властвуют колдуны. Я не понимал произносимых им слов и не задумывался о том, что Толар, пожалуй, мог знать их. У каждого адепта — своя тайна, к тому же я был уверен, что Толар никогда не причислялся к Великим Эскора.

Был ли им Урук — тоже вопрос, во всяком случае, он не подавал виду. Но в его возможностях призвать сюда НЕЧТО я не сомневался.

Из костров, вызванных к жизни моим мечом, поднимался голубоватый туман и постепенно заволакивал всё вокруг.

Голос Урука то возвышался, то спадал до шёпота и снова гремел; голубой туман становился плотнее. Я чувствовал, что вокруг нас собираются призрачные тени прошлого, которые вызвал Урук. Ледяное Жало у меня в руке было наготове, хотя Толар оставался спокойным, не чувствуя опасности. Странное возбуждение горячило меня, ускоряло дыхание, быстрее гнало кровь в жилах.

Туман заполнил всю комнату, кроме того пространства внутри звезды, где стояли мы. Голова у меня кружилась. Тело теряло устойчивость, и появилась странная мысль, что снаружи, за стеной голубоватого тумана, мир кружится колесом в сумасшедшем танце, который никто из простых смертных даже представить себе не может.

Голос Урука начал стихать. Он упёрся рукоятью топора в пол и склонился на неё, как человек, нуждающийся в опоре. Вся его поза говорила о крайнем переутомлении, полном истощении собственных энергетических ресурсов. Я шагнул к нему и поддержал за плечи. Он безропотно принял мою помощь — должно быть, действительно в ней нуждался.

Голос его стал хриплым, напряжённым и вскоре совсем смолк. Глаза закрылись, пот струйками стекал по щекам и капал с подбородка. Он шатался, и я прилагал немало усилий, чтобы удержать его на ногах.

Огни на концах лучей звезды мерцали всё слабее. За пеленой тумана что-то происходило. Затем он стал редеть, таять, рваться в клочья, и вскоре можно стало увидеть окружавшие нас стены. Я понял, что всё вокруг нас чудесным образом изменилось. Комната оставалась той же самой, это я понимал, но не было уже нагромождений глыб у стен, и пол казался зеркально чистым, а за огнями, которые я зажёг, виднелись другие огни, огни ламп, расставленных в стенных нишах, а между ними — полосы гобеленов. Цвета их, местами неясные, были всё же достаточно различимы: голубой, зелёный, золотисто-жёлтый с металлическим отливом и проблесками, как будто сотканный с золотой нитью.

Вдруг огни на лучах звезды одновременно погасли, будто задутые дыханием гиганта. Мы остались в сиянии ламп в нишах, а позади, из открытого дверного проёма, лился яркий солнечный свет. Я увидел неподалёку стол, а на нем сосуды с вином и чаши.