Михаил Зуев-Ордынец - «Панургово стадо»

С десяток надсмотрщиков выстроились с бичами наготове по обеим сторонам люка.

— Ой! А? Что? — вцепился вдруг судорожно в рясу член рейхстага.

— Боже, боже мой! — возвел очи к небу поп.

Сзади зашушукали остальные гости.

Волнение это вызвал Гамилькар, первым выпрыгнувший из люка. Он был зол и мрачен. На ногах, как человек, пошел он вдоль ленты конвейера и, заняв свое место, застыл в мрачном ожидании.

Следом за Гамилькаром показалась лавина громадных обезьян всех оттенков и цветов: черные, бурые, красные, рыжие, серые, желтоватые, синеватые. Гориллы, орангутанги, шимпанзе, гиббоны! Это была какая-то кошмарная шевелящаяся волосатая масса. Глаз не успевал выхватить отдельные экземпляры, и все это кошмарное шествие казалось бредовым видением.

А Пфейфер заговорил резким, повышенным тоном лектора:

— Рекомендую, наша рабочая сила! Гиббоны — рост чуть больше метра! Это, так сказать, малютки! За ними — шимпанзе. Метр с третью! Орангутанги — полтора метра! И, наконец, гориллы — два метра и выше! Но обратите внимание на руки, на плечи!

А обезьяны все сыпались и сыпались из люка. Вот произошла заминка. Подрались на ходу орангутанг и горилла. Свистнули бичи. Снова порядок, снова вереница волосатых тел. Торопливой рысцой на четвереньках выбежали запоздавшие. Цех был полон обезьян. В образцовом порядке заняли они свои места у конвейера. Пфейфер снова сделал какой-то знак. Загудели моторы, медленно поползла конвейерная лента.

И тотчас же зашевелились руки обезьян, быстро хватавших плывущие мимо них металлические части, что-то проделывавших с ними и клавших обратно на ленту.

— Сборка сложной втулки! Прошу убедиться! Не работа — концерт! — торжествующе воскликнул Пфейфер.

Гости, разинув рты, глядели на обезьян, работавших действительно с концертным единодушием.

— А теперь, господа, — обернулся к гостям Пфейфер, — прошу вас спуститься вниз, в цех! Поглядите поближе на работу моих питомцев. Безопасность гарантирована. Надеюсь, вы понимаете, что я бы и сам не рискнул…

— Нет, я не пойду, — нервно вырвалось у пастора.

— Да не трусьте, ваше преподобие! — добродушно засмеялся генерал. — Идемте. А в случае чего, на миру и смерть красна.

— А? Что? — пролепетал член рейхстага.

— Я говорю, эти звери могут разорвать нас на части! — крикнул ему в ухо поп.

— Очаровательно! — проскрипел народный избранник и с безразличием куклы начал спускаться по железному трапу.

На верхней галерее, невидимые снизу, стояли Долли и Араканцев.

— Почему ты дрожишь, Долли? — удивился Андрей.

— Я не думала, что это будет… так жутко! — прошептала девушка.

— Долли, прошу тебя! — умоляюще говорил Араканцев. — Видишь, они теперь все внизу. Натрави на них хотя бы одного Гамилькара! Испорть им праздник. Постращай эту сволочь!

— Не проси, Андрей, — ответила девушка. — Будь благоразумен. Ради временного дешевого эффекта не убавляй шансов на конечную победу!

Пфейфер вел гостей между рядами обезьян. Он окончательно вошел в свою роль. Речь его лилась легко и вдохновенно. Гости слушали чрезвычайно внимательно, поощряя его остроты дружным, хотя и не очень громким, смехом.

— Теперь вы убедились, господа, — сказал он, — что мы вскоре сможем обойтись без этих буянов-рабочих. Недурно мы устроились, а?

Гости заметно осмелели. Генерал испытывал выдержку и дисциплинированность обезьян, поднося к самому их носу припасенную заранее кисть винограда. Но ни один из четвероруких рабочих не поддался соблазну. Они лишь провожали мучителя взором, полным немого укора, тоски и недоумения.

— Ловко! — крякнул полководец. — Прямо не фабрика, а… зверинец!

Пфейфер, не понявший этой двусмысленной похвалы, польщенный, расшаркался.

Пастор умилялся и осыпал обезьян крестным знамением. Оживилась даже развалина из рейхстага. Приложив монокль, он склонился низко над огромной гориллой. Обеспокоенная таким вниманием, обезьяна, не отрываясь от работы, поддала коленкой в зад особы.

— А? Что? Очаровательно! — удовлетворенно произнесла особа.

Пфейфер повернулся вдруг лицом к гостям и, хитро прищурив глаз, воскликнул:

— На десерт, так сказать, я открою вам некую тайну. Меня спрашивали тысячу раз, в чьей голове родилась эта блестящая идея, — обвел Пфейфер широким жестом цех. — Я скрывал имя автора, но теперь не нахожу больше нужным молчать. Это один русский, из разряда полусумасшедших гениев, характерных для России! Но вы же знаете, господа, что трезвая немецкая голова способна вытянуть нужное даже и из полупомешанного! Автор «обезьяньего цеха» не присутствует на нашем торжестве. Я не выпускаю его никуда с острова Нейверна, потому что у всех этих русских, как говорится, пожар в голове! Нельзя знать сегодня, как они поступят завтра. А полковник Батьянов — особенный сумасброд! Он не менее опасен, чем вот эти звери, его ученики!