Наталья Соколова: Пришедший оттуда

Теща ушла в воспоминания. Раньше безо всяких этих ключей. Хлоп по заду ладошкой - он как заорет. И готов, вошел в жизнь. Вот когда Гошу покупали...

- Хватит голенького держать, - спохватилась она. - Еще продует.

Тесть подвел итог:

- Красоты в нем, прямо скажем, особой нет. Но любить все равно будем, чего уж. Новенький человек, свежее пополнение.

- Мы, папа, из-за ямочек на висках, - сунулась Майка. - Мы когда выбирали...

- Да ямочка-то одна, - спокойно сказал тесть.

И верно: ямочка была только на левом виске. На том самом, который можно было видеть, когда ребенок в коробке. На правом ее не было.

- Я же говорила, - это включилась теща.

И пошло!

Нас все жалели.

Прямо об этом не говорили. Но это было понятно без слов.

Приходили, добросовестно улыбались, старались выдавить из себя что-то приятное, хоть какой-нибудь завалящий комплимент.

- Он похож на Павла Первого, - сказала интеллигентная соседка Ад ель Марковна, пожилая стенографистка. - Тоже курносый, и эта бледность... Голубоватая такая, аристократическая. Как на портретах восемнадцатого века.

Майку навестили девочки, которые работали вместе с ней в библиотеке.

- Лобик у него круглый, приятный. - Больше, видимо, не нашли что похвалить.

Как будто бывает лобик квадратный.

Пришел мой приятель Денис, с которым мы вместе кончали университет. Вручил Майке пакет с апельсинами, поздравил с новорожденным.

- Да, вот оно, уравнение с одним неизвестным. - Долго стоял над кроваткой. - Никогда не знаешь, что, собственно, тебя ожидает...

Любаша, когда заходила поиграть с мальчиком, иначе не называла его как "мой бедненький". Тещу каждый раз передергивало.

Как-то вечером собрались у нас друзья тестя. Выпили чин чином, закусили, поговорили о заводских делах. А насчет ребенка рассудили так:

- Да знаете... со временем будет человек как человек. Не в киноактеры же ему идти, верно? Все обойдется.

Глаза у нашего мальчика были маленькие, тускловатые, невыразительные, нос напоминал задранную рубанком и так и оставшуюся торчать стружку, белые ресницы и брови казались недокрашенными. Но особенно нехорошо обстояло дело с ножками. Короткие, полные, они решительно не хотели выпрямляться, все подгибались, круглились. Строго говоря, ножек у него совсем не было. То есть от туловища до коленок еще кое-что было, - правда, широкое, короткое, складчатое; а уж ниже колен шла просто какая-то ерунда, что-то совсем несоразмерное, несоответствующее - так, почти что ничего. И кончалось все это маленькими розовыми ступнями, вывернутыми внутрь, мягкими, точно ладошки у обезьяны. И сколько мы ни разглаживали, ни распрямляли ножки - все равно они не становились от этого ни длиннее, ни прямее, опять закручивались, образуя геометрическую фигуру, напоминающую по форме крендель.

А тут, как назло, теща не уставала рассказывать о каких-то необыкновенно удачно выбранных детях. Девочка, глаза как блюдца, губы бантиком, локоны до плеч, даже на улице все оборачиваются. Ну конечно, не сразу купили, не первую попавшуюся взяли, ходили недели две... завели знакомства... им из-под прилавка...

- К черту знакомства! - кричал я противным, тонким, неубедительным голосом, багровея и срывая очки. - К дьяволу из-под прилавка! Пора бы отвыкнуть... Противно!

В такие минуты я чувствовал себя слабым, незащищенным, беспомощным. Другие умеют позаботиться о семье, все уладить, сделать, достать, а вот я...

И чем острее было это чувство, тем громче я кричал, чтоб заглушить в себе противную дрожь слабости, перестать ее ощущать. И тем глубже зарывался потом в свои формулы, спасительные математические глубины, куда не проникал шум обыденной жизни. За письменным столом я был всегда большим, сильным, уверенным в себе и все умел устроить как надо.

Поздним вечером зал универмага, подсвеченный прожекторами, выглядел по-иному, чем днем: торжественнее и в то же время серьезнее. Даже, пожалуй, мрачнее. Казалось, теперь в нем было еще больше переходов, закутков и закоулков, отгороженных резкими тенями. Над самым куполом лежало низкое темное небо с яркими точками звезд.

Теща повторяла:

- Правильно. Чем раньше, тем лучше. А то ведь к ребенку можно привязаться... привыкнуть. Нет, уж раз решили, значит, решили.

Она несла коробку, перевязанную шпагатом.

Полки, заставленные коробками с детьми, наверху терялись в полумраке. Иногда луч прожектора вырывал белое пятно детского профиля, завиток волос, полоску крутого лба с бликом света на нем.