Радмило Анджелкович: Без красного

— Вы увидите, как красив этот край осенью; можно различить все оттенки зелёного…

Только упрямство и твёрдое убеждение, что ему удастся пальцами почувствовать недостающие цвета, привели его в воздушное судно.

Сосны остались зелёными. Такими же зелёными, с тёмно-чёрными переливами, какими он их помнил все пятнадцать лет отсутствия. Он ощупывал длинные сосновые иголки, счастливый, что они совсем не изменились. С усилием он отломил кусок коры и при этом немного порезал кончик пальца. Он погрузился в себя, воображая тона от коричневых до цвета охры, которые видны с внутренней стороны. И красную каплю крови на пальце. Какой же это сейчас оттенок зелёного?

— Ярко зелёный… — бесхитростно ответила она.

Он поклялся, что больше не пойдёт с ней.

Пока они гуляли, ему почти удалось не прислушиваться к тому, что берёзы жёлтые, со вставками цвета банана, что грабы оливково-зелёные, буки бирюзовые, а дубовые листья точно такого же цвета как его тело. Глубоко в лесу, где под его ногами успокаивающе шелестели зелёные краски опавшей листвы, он пропустил немного темно-зелёного света к своим зрачкам. Просто слёзы не знают другой дороги.

Он не помнил того момента, когда решил остаться здесь. Он запросил разрешение и получил его. Для него оборудовали брошенную деревянную хижину и обеспечили ежемесячное снабжение. Доктор Зидар оказал решающее влияние своей позицией, что время сделает своё дело. Милена Гаврилович отправилась на какое-то другое задание.

Весной Петар научился на ощупь различать жёлтый цвет от лилового шафрана, чтобы замечать места, где одуванчики ещё и не начали цвести. Он наслаждался нежной похлёбкой из крапивы; пока он ел её, его пальцы ещё продолжали зудеть от яда. В мае запахло ландышами, и он знал, что на лугах пошли вкусные грибы рядовки. В июне появились белые грибы. Только однажды он ошибся и срезал сатанинский гриб. Двухдневная галлюцинация ободрила его попробовать сыграть в русскую рулетку с мухоморами. С одной стороны его подстерегали бледные поганки, красные и пантерные мухоморы, а с другой стороны награду давал кесарев мухомор. Здесь цвета решали практически всё.

В долгих слепых прогулках он познакомился с лесом и лугом, журчанием окрестного ручья и местом, где запруженный и холодный ручей позволял быстро искупаться. Он научился по запаху узнавать места, поросшие манником и тысячелистником, тимьяном и цикорием, коровяком и зверобоем, ромашкой и хвощом. Он мог часами лежать на какой-нибудь полянке в лесу под вязами, покусывая горькие верхушки золототысячника. Горечь будила в нём сильное чувство лилового.

На третий год все цветы были словно душистый морозник, все мухоморы в зелёных тонах, деревья разделились на светло-зелёные и тёмно-зелёные. Всё в невиданных оттенках зелёного. Программа доктора Зидара давно была прекращена, а Петара даже не уведомили об этом. Кум Радован (он сам просил Петара звать его кумом) принял на себя обязанность снабжать его необходимой пищей и инструментами, хотя дотации были отменены. Вероятно, он серьёзно воспринял кумовство.

Долгими зимними вечерами Радован любил оставаться ночевать у Петара. Они ужинали беконом и сыром, маринованными лисичками и хлебом с толстой коркой, в приготовлении которого Петар, между тем, стал настоящим мастером. На печи они всегда держали горячую ракию. Они разговаривали о давно прошедших временах и не любили упоминать цвета.

На четвёртый год весна принесла ранние грозы, но без дождей. Он представлял себе дороги, по которым далёкие жёлтые облака обходят его зелёную тюрьму и, качая головой, уходил спать. Он пообещал себе, что должен поговорить об этом с Радованом. Не открывая глаз даже в полной темноте, он долго лежал без сна, с руками под головой, думая о всех цветах в спектре зелёного, от жёлтого до голубого.

Радован добрался до его долины через грязно-жёлтые сугробы старого снега, когда снова зацвёл душистый морозник. А может, это был и не морозник. «Некоторые из цветов — точно морозник», — размышлял Петар, перебирая ломкие лепестки. Два удара подряд, условленный знак, отдавались эхом на голых стенах, превращаясь в долгий устойчивый гул.

В этот раз встреча с Радованом была другой. После короткого сердечного объятия, в котором Петар почувствовал следы сдержанности и притворства, друг положил руку ему на плечо и повёл в дом. Он потряс перед носом Петара небольшой оплетённой флягой, в которой заплескалась ракия, и сказал: