Александр Казанцев - Дар Каиссы (сборник)

– Все дело в том, знает ли он этюды, есть ли у него эстетический шахматный глаз? – загадочно произнес Гурвич.

– Что за «клеточная эстетика»? – возмутился А. А.

– Надеваю «эстетические очки», не подыщу рифмы. Что надо увидеть? – спросил Поэт.

– Блестящую матовую комбинацию, – заверил Гурвич.

– Да что он, Алехин, что ли? – возмутился Капитан. – Или все мы тут слепые котята?

– Просто вам нужна ничья, вот ее вы и видите. Алехин, конечно, разгадал бы позицию! Решил этюд!

– Он не Алехин, а Сахаров, Борис Андреевич, – вмешался я. – Мы прежде с ним не встречались. Не знаю его отношения к этюдам, но нам с Абрамом Соломоновичем, этюдистам, в отложенной позиции действительно видится мат.

– «Видится, кажется»! Раньше в таком случае крестились. А теперь все – басурмане. Так что за нечистая здесь сила? Покажите, – потребовал Капитан.

– Покажем? – спросил меня Гурвич.

Я молча кивнул и двинул вражеского ферзя, грозя матом, на g1 – 43. Фf1

Капитан оттеснил меня от камина и стукнул фигурой по доске:

– Есть защита! – 43… Сg2! Нате, выкусите! Пожалуйте бриться! Какой уж тут выигрыш! Не до жиру…

Друзья впоследствии подтрунивали над ним, говоря, что он потому отказался от газовой плиты, что грел чайник темпераментом.

– Так ради какой псевдоэстетики жертвовали вы ладью на g4? Покажите нам, несмышленышам, – требовал Капитан.

– Покажем? – опять спросил меня Гурвич.

Я снова молча кивнул и дал шах конем собственному королю: 44. Кf3+

– Ну уж позвольте, мушкетеры! – возопил, втискивая свое громоздкое тело в камин, Поэт. – Знаем мы этих этюдистов, стрекулистов. У них все построено, как у рыбаков, на приманке. Клюнет рыбка, и он ее вытащит. А мы не клюнем – и тогда «дырка» – опровержение этюда!

– Бывает, конечно, – согласился Гурвич. – Хотите отойти королем, пойти на размен? Пожалуйста.

– Хода обратно не попрошу, – заявил Поэт и сделал ход: 44… Крд3

Гурвич усмехнулся и показал вариант: 45. К: d2 С: f1 46. К: f1+ Крf3! 47. Крh4! – это очень важный ход! – 47… Крд2 48. Кe3+ Крf3 49. К: g4 Крд2 50. Сd6 и белые выигрывают!

– Ишь какой хитрец! Беру ход обратно после вашего важного хода королем: 47… g3! – попробуйте-ка взять пешку? А?

– А мы другую возьмем, – улыбнулся Гурвич. – 48. Кр: h3 g2 49. Кh2+, и вы, черные, проиграли!

– Черные не вы, а мы! – неожиданно вмешался Капитан. – Вернемся назад. Благо шахматисты – единственные, кто владеет «машиной времени» и может начинать сначала, при анализах, разумеется. Значит, придется после шаха конем на f3 брать его пешкой.

– Тогда последует заключительная фаза комбинации, показал я: – 44. Кf3+ g: f3 45. Фg1+ Крд3 46. Фf2+

– Ферзя-то зачем зевать? – крикнул Поэт и, дотянувшись длинной рукой до доски, схватил белого ферзя.

Я поставил на его место черного 46… Ф: f2 и объявил:

– 47. Сd6+ мат!

– Обратите внимание, – заметил Гурвич. – Все фигуры передвинулись. Целых четыре поля вокруг черного короля заняты его пришедшими на эти места фигурами: двумя пешками, слоном и даже ферзем – четыре активных блокирования! И белый король оказался на месте, чтобы принять участие в матовой картине.

– Неужели он видел ее, когда пошел королем вперед? – прошептал я.

– Все это позволило белым, – не слушая меня, продолжал Гурвич, – дать мат единственным оставшимся у них слоном. Не без помощи защитников, заметьте. Совсем как при досадном голе на футбольном поле.

– Вы бы еще пенальти перенесли на шахматную доску, – сердито буркнул Капитан.

– И мат дан не с краю доски. Это тоже красивее, – продолжал Гурвич. – Вот в этом и заключается эстетика на клетчатой доске. – И он взглянул на Капитана. – Высшая красота, как и в жизни, в торжестве мысли над грубой силой! – И Гурвич назидательно постукал пальцами по группе сгрудившихся черных фигур.

– Эстетика, эстетика! Чего тут восхищаться! – вскипел Капитан. – Мы же проиграли эту партию. И матч не выиграли!

– Но зато какой мат получили, – улыбнулся Гурвич.

– Блестящий проигрыш! – всплеснул руками Капитан, вложив в эти слова весь сарказм, на который был способен.

Поэт заключил спор тут же придуманным четверостишием:

Мы разобрались в позиции и стали расходиться. Жене хотелось домой. Она и так стоически провела здесь вечер, утверждая, что ей были интересны люди и их переживания, а не фигурки, переставляемые на доске. Однако меня что-то удерживало. Мы прошли через дубовый зал, и я заметил своего моложавого, но седого полковника. Он кого-то ожидал. Оказывается, меня!