И все-таки он бежал, как бежали и его товарищи.
След танкетки нырнул в пепел. Все четверо остановились, надевая подобие охотничьих лыж, которые позволят пройти по пеплу.
Витухновский держал на плече баллон кислорода, Жак Лавеню нес два запасных скафандра, у Клу Шанца были носилки.
На островке виднелись скорчившиеся тела…
Евгений подбежал к Эллен первым. Он увидел, что шлемы Эллен и Аникина соединены общим шлангом. Он присоединил к нему кислородный баллон.
Шанц и Лавеню побежали по пеплу дальше, к горному склону.
В отчаянии смотрел Евгений на обострившиеся черты милого лица. Эллен была совсем другой, совсем-совсем другой…
Аникин пришел в себя первым.
– Ну вот! Не утонул все-таки! – сказал он и улыбнулся.
Витухновский делал Эллен искусственное дыхание. Евгений старался помогать. Он был почти уверен, что все напрасно.
Но он ошибся. Эллен открыла глаза и долго смотрела, ничего не сознавая. Она увидела красивое лицо поляка, и глаза ее удивленно округлились. Но еще больше поразилась она, узнав Евгения.
Уголки ее губ опустились.
– Евгений, – сказала она и задумчиво повторила. – Значит, Евгений…
– Как вы себя чувствуете, Эллен? – спросил он. Сощурившись, она дотянулась до руки Евгения, легонько пожала ее и разрыдалась.
Больше Евгений ни о чем не спрашивал.
Да, Эллен была другая, как и все вокруг. Чтобы почувствовать, что ты находишься на Луне, надо, оказывается, быть на самой планете, а не только видеть ее скалы при помощи самой совершенной аппаратуры. Чтобы понимать человека, нужно быть подле него…
…Тринадцать звездолетчиков, все, кроме одного дежурного, медленно один за другим тянулись по морю пепла к горному кряжу.
Эллен и Евгений двигались последними. Эллен шла, низко опустив голову. Она никак не выказала своей радости или удовлетворения, что он все-таки прилетел на Луну. Может быть, она находила это вполне естественным… И вдруг Евгений показался сам себе ничтожным, мелким… Чего он ждал? Признания геройства? А этому здесь совсем иная мера. Он видел каждый их шаг. Но его не было с ними! И, конечно, теперь он не узнавал ее. Не было в ней былой живости, остроты, не-иссякающей милой женственности. Тогда она была одна. Вокруг все было дико, ярко и мрачно. А она была совершенно одна и судорожно ухватилась за единственное, что связывало ее с Землей, за его «изображение», за живое человеческое слово, которое звучало в ее шлемофоне. И придумала «спасительную игру».
А человек, рядом с которым шла она по Луне, был другой, совсем другой человек.
Евгению трудно было признаться, что он не может отделить в себе боль обиды от боли утраты…
Петр Громов и Том Годвин лежали в углублении между двумя выступами скалы. С двух сторон вровень с этими выступами были насыпаны камни. Прозрачные колпаки шлемов были сняты. Оба исследователя смотрели в звездное небо, которое дерзнули покорить…
У них были строгие, спокойные лица, даже величественные, может быть, оттого, что они чем-то напоминали скульптуру.
– Я подумала, что они превратились в лунный камень.
– Мы закроем их каменной плитой, – сказал академик Беляев.
– О нет! – запротестовала Эллен. – Они всегда должны смотреть в звездное небо. Они в числе первых дотянулись до него.
– Нет, – покачал головой академик. – Они – люди Земли. Пусть по обычаям родины камень накроет их гробницу.
– Я была бы сама собой, если бы рыдала сейчас.
– Не сдерживайтесь, Эллен. Будет легче, – сказал Евгений.
Эллен отрицательно покачала головой:
– Пусть будет труднее.
Клу Шанц принес «личные вещи» погибших, оказавшиеся в их скафандрах: золотые самородки Тома Годвина, портативную кинокамеру, стеклянные пробирки с темной жидкостью и красноватой массой и синюю женскую косынку.
Эллен сказала:
– Я не знаю, чей этот тонкий шарф, но я завидую той женщине, даже ее горю…
– Возьмите, – протянул ей косынку академик.
– Нет. Положите шарф с ним. А золотые самородки вместе с Томом. И еще вот это. – Эллен протянула красный камешек. – А это, – продолжала Эллен, беря стеклянные пробирки, – это позвольте мне взять. Он очень ценил эти открытия.
– Мы продолжим их, – сказал Евгений. Эллен скользнула по нему взглядом.
Двенадцать человек, все, кроме Эллен и академика, подняли огромную базальтовую глыбу. Это было возможно только на Луне.
Осторожно несли они, спотыкаясь на неровностях, тяжелую плиту и осторожно опустили ее на могилу.
Эллен мужественно засняла кинокамерой, которая была у Петра Громова, миг, когда застывшие в холодном и мудром спокойствии лица отважных исследователей Луны закрыли надгробием.
Читать дальше