Александр Абрамов - 02-Всадники ниоткуда (Сборник)

— Я одного боюсь, Юри, — тихо говорит Мартин. — Очень, очень боюсь.

Я как будто догадываюсь, но все же спрашиваю:

— Чего?

— Мы опять там, Юри.

— Где?

— Зря притворяешься. Сам знаешь.

— Не тот город, — сопротивляюсь я. — И море неизвестно откуда.

— Город, может быть, и другой. Но ведь Река куда-то впадала? В это море, наверно. Вот у моря и построили. — Мартин повертел головой. — И машины твоей, кстати, нет.

Машины действительно нет. Ни близко, ни далеко. Мы сидим, поджав ноги, на голой песчаной пустоши.

— То, что машины нет, — к лучшему, — говорит Мартин, — какие бы авто ни ходили по здешним дорогам, твои «Жигули» всех удивят.

— Пешком придется тащиться до города, — вздыхаю я.

— Миль десять, — уточняет Мартин.

Унылый пейзаж. Ни души вокруг.

— Тогда лучше было. Вчетвером веселее.

— На кой черт понадобилась опять эта метаморфоза?

Даже спокойный Мартин раздражается. В самом деле, зачем хозяевам этого мира понадобился новый эксперимент? Только потому, что мы с Мартином снова оказались вместе?..

Нехотя встали, стряхивая песок с джинсов.

— В таком виде и пойдем?

— Одежда у нас вневременная и вненациональная — штаны да рубаха. Сойдет.

Идти тяжело. Жара немилосердная. Сквозь серые облака палит невидимое солнце. Духота сильнее, чем в Крыму, и духота влажная, как в парной бане.

Первый же человек, которого мы встречаем на протоптанной по песчаному побережью дорожке, одет не лучше нас: в рыжей рубахе и неопределенного цвета пыльных штанах, заправленных в грубые, зашнурованные до икр ботинки. Наши джинсы не привлекают его внимания. Он, лениво покуривая вполне земную сигарку, скрученную из табачного листа, сидит под желтым большим зонтом у столика с нехитрой снедью, прикрытой грязной прозрачной сеткой. Под ней пирожки с неведомой начинкой, что-то похожее на овечий сыр и колбаса подозрительного оттенка, над которой кружатся тоже вполне земные мухи. Сбоку на столе — открытая коробка, где видны мелкие медные монеты.

— Почем пирожки? — спрашивает Мартин.

— С ума сошел, — говорю я, — неужели будешь есть эту дрянь?

— Почему дрянь? — обижается продавец. — Пирожки свежие, со свиной тушенкой.

Разговор, как и ранее в «раю без памяти», ведется на английском языке, который я знаю лучше, чем Мартин русский.

— Я спрашиваю, почем? — повторяет Мартин.

— Пять сантимов, как и везде, — отвечает продавец.

Я с ужасом соображаю, что никаких сантимов у нас нет и взять их нам неоткуда, но Мартин небрежным жестом как ни в чем не бывало бросает на стол советский полтинник.

— Двадцать пять франков! — восклицает продавец и, не разглядывая монету, прячет ее в ящик стола. — Берите пирожки, джентльмены, а я сейчас дам вам сдачу.

Он достает из стола кулек с серебром и медяками, отсчитывает горсть монет, похожих на пятиалтынные, гривенники и пятаки, и кланяется чуть ли не в пояс.

Я с опаской поглядываю на него.

— Пошли скорее, пока он не разглядел твоих «франков».

— Мне почему-то кажется, что он удовлетворился размером и весом монеты.

— Откуда у тебя оказался полтинник?

— У меня их еще два. Получил в московских кассах. Почти семьдесят пять франков — считай, что мы богачи.

— А вдруг влипнем?

— Кое-какая мелочь у нас уже есть. Судя по сдаче, у них должно быть сто сантимов во франке.

— Что-то не похоже на прежнее время. И счет другой и монеты другие.

Нас обогнали два велосипедиста в коротких штанах и чулках до колен и несколько верховых в широкополых фетровых шляпах, какие я видел у ковбоев в американских «вестернах». На грубые башмаки были надеты шпоры с острым колесиком.

Облака уже рассеялись, и солнце палит все сильнее. Мы входим в город. Он чем-то похож на придорожные американские города. Одноэтажные, то каменные, то обшитые досками здания. На некоторых — деревянные или грубо намалеванные изображения булок и бубликов, шляп и ботинок, бутылок с винными этикетками. Никаких тротуаров и мостовых на окраинах, выложенные камнем тихие переулочки там, где дома побогаче, церкви с распятием на паперти и салуны с крытым широким крыльцом. По улице навстречу мчатся желтые пылевые вихри, из них вырастают верховые, запряженные парой или четверкой лошадей экипажи, напоминающие старинные ландо и фиакры, велосипедисты, рикши.

Пешеходов почти не видно. На крылечках под вывесками сидят старики, провожающие нас любопытными взглядами. Иногда оборачиваются и пассажиры открытых фиакров.