Сергей Абрамов - 07-Требуется чудо (Сборник)

И постепенно служба тотального сыска, как бы она где ни называлась, становится государством в государстве, с нею — несмотря на любую демократию! — приходится считаться всем: и тем, кто правит, и тем, кем правят. Эта служба, то есть государство в государстве, предельно замкнута, закрыта от внешнего мира, живет по своим законам. И не дай бог кому-то нарушить какой-либо! Если эта служба строилась десятилетиями, если диктатура не жалела на нее ни средств, ни людей, если давала ей волю и бережно отгораживала от официальных законов, то пусть диктатура сдохнет — сыск останется жить! Он будет жить самоцельно . Он изо всех сил будет притворяться нужным . И юная доверчивая демократия поверит ему, потому что трудно не верить тому, кто изо всех сил и жутко искренне хочет тебя, молодую и наивную, охранить от всяких врагов. Юная демократия с пеленок усекла, что ее со всех сторон окружают несдавшиеся и затаившиеся враги, юная демократия хочет, чтобы ее защищали — пусть даже старый и прожженный сыскной аппарат, который к тому же для виду круто почистился. Говоря казенно: освободился от элементов, скомпрометировавших святое дело сыска в тяжкие годы диктатуры. Как тут не поверить! Ситуация, знакомая с детства: Красная Шапочка и Серый Волк.

Юная демократия, конечно, дура…

А когда она окрепнет и поумнеет, она уже привыкнет к партнеру, да и он привыкнет к ней, притрется к ее смешным лозунгам, станет, конечно, осторожнее, на рожон почем зря не полезет, но и афишировать свои действия по-прежнему не будет. А что он там делает — разве за всем углядишь! Тем более что все официальные, демократической конституцией утвержденные законы внешне соблюдаются партнером, это он и при диктатуре умел делать — внешне , дело нехитрое. А в пылу разных политических кампаний, до коих дура демократия весьма охоча, такой партнер очень даже необходим: ничто так не ценится в тесных коридорах любой власти, как знание людей. А кому их лучше всего знать, как не службе сыска…

Другое дело, если речь идет о странах, где демократия не билась насмерть с диктатурой, где и диктатуры не было, а коли была, то недолго и не успела означенную службу сформировать и укрепить. Так ведь это — не о Германии и не о России. В одной был Гитлер, НСДАП и гестапо. В другой — Сталин, ВКП(б) и НКВД. Когда СССР капитулировал в сорок втором, умные гестаповские начальники не стали ломать и корежить отлаженный энкаведешный многотысячный аппарат, просто кого-то поначалу посадили, кого-то отпустили в Африку (в Африке — гориллы, злые крокодилы стали их кусать, так те там быстро-быстро свою службу сыска восстановили), а остальных — профессионалов! — использовали по их прямому назначению. Да и тех, кого посадили, попозже выпустили и тоже к делу пристроили. Ну, были они социалистами, стали национал-социалистами — большая ли разница! Вывески меняются — дело остается. А опыт энкаведе плюс опыт гестапо — такая арифметическая сумма дорогого стоит! От нее откажутся только полные идиоты, которых, к счастью, не было у власти ни в свободной Германии, ни в еще более свободной России. Как, кстати, не было их и в руководстве Совсем Свободных Соединенных Штатов Америки, где профессиональные защитники демократии из эфбеэр вполне могли конкурировать с русскими и немецкими коллегами. Что изо всех сил и делали.

Так что прав был гебист Олег Николаевич, не захотевший принять от Ильина цитату из песни про бойцов невидимого фронта. Пусть «на первый взгляд» их служба казалась ненужной в мире свободного, демократического, плюралистического, гласного и перестроечного национал-социализма, но кто же умный довольствуется первым взглядом?..

В Москве Тит лечил Ильина у экстрасенса. Ильин еще в деревне прилично окреп и, хотя по-прежнему страдал головкой, по-прежнему влетал время от времени в черные провалы памяти, когда не то что происхождения — собственного имени не помнил, но вне означенных провалов чувствовал себя хоть куда. Так уж счастливо случилось, что речь к нему вернулась в последнюю очередь, практически уже в Москве, и не без помощи экстрасенса, поэтому Ильин и хотел бы, да не мог выдать себя дурацкими вопросами типа: «Где у вас тут ближайший военный аэродром?» или: «Как позвонить в Москву, в Генштаб?» А вопросы эти просились с онемевшего языка, но вот вам милый медицинский парадокс: немота — гарантия политической бдительности. Задай их Ильин, где бы он сейчас был?.. Это только вслух и прилюдно так считается, что в свободной России за инакомыслие не преследуют. За инакомыслие, может, и не преследуют, но если сие инакомыслие выдает… кого?.. шпиона, например, или кого?.. сумасшедшего, например, то для первых существуют исправительные лагеря, а для вторых — уже известные читателю психиатрические больницы.