Брендон Сандерсон - Элантрис

«Сегодня он рано, — подумала Шай, глядя на карманные часы. — Почему, он ведь вечно опаздывает?»

Клеймящий сделал надрез и молча запечатал дверь, руку Шай обожгла боль. Он выскочил из комнаты, будто спешил на важную встречу. Шай уставилась ему вслед и потрясла головой.

Через минуту дверь открылась вновь и вошла Фрава.

— О, уже проснулась, — произнесла она в тот момент, когда стража приветствовала ее. Фрава с шумом хлопнула книгой о стол. Выглядела она раздраженно. — Писцы закончили. Возвращайся к работе.

Фрава суетливо покинула комнату. Шай откинулась в постели и облегченно вздохнула. Уловка сработала. У нее есть еще несколько недель.

— Получается, этот символ, — Гаотона указал на зарисовки будущих главных печатей, — означает конкретный момент времени, правильно? Семь лет назад?

— Да, — ответила Шай, сдувая пыль с только что вырезанного штампа. — Ты быстро учишься.

— А как же, ведь ежедневно я, можно сказать, подвергаюсь хирургическому вмешательству. Поэтому хотелось бы больше знать, какими ножами оно осуществляется.

— Изменения не…

— Непостоянные, — перебил он. — Ты уже говорила, знаю.

Он протянул руку к Шай, чтобы она поставила печать.

— Если порезаться единожды, то ранка затянется. Но если одно и то же место резать каждый день — будет шрам. Не вижу разницы: с душой должно быть также?

— Конечно, за исключением того, что все совсем не так, — ответила Шай, прижимая печать к его руке.

Он так до конца и не простил ей то, что она сожгла шедевр ШуКсена. Она видела это. Старик больше не был разочарован в ней, он злился.

Гнев со временем исчез, и у них снова были нормальные рабочие отношения.

Гаотона поднял голову.

— Я… Ммм… странно.

— Странно, в каком смысле? — спросила Шай, отсчитывая секунды по своим карманным часам.

— Я помню, как сам себя уговаривал стать императором. И… и я так злился на себя. Мать света… неужели он и правда так обо мне думал?

Штамп действовал пятьдесят семь секунд. Неплохо!

— Да, — ответила она, когда метка исчезла. — Я считаю, что именно так он к тебе и относился.

Шай почувствовала волнение. Наконец-то печать заработала!

Она была уже очень близко к пониманию личности императора и вот-вот соберет всю мозаику. Всякий раз, когда Шай работала над чем-то большим, будь то картина, скульптура или печать для человеческой души, всегда наступал такой момент, когда она вдруг отчетливо видела будущий результат целиком задолго до завершения. Когда такой момент наступал, работа была закончена, и фактическая доработка становилась формальностью.

Точно также, перед ней уже был образ императора, вся его душа, лишь с небольшими пробелами. Она тянулась в самые отдаленные уголки его сущности, стремясь понять, сможет ли вернуть его к жизни. Шай уже столько прочла о нем, что Ашраван стал ей близким другом, поэтому довести начатое до конца превратилось в необходимость.

А с побегом можно было и подождать.

— Это та самая, верно? — спросил Гаотона. — Та печать, которую ты безуспешно пробовала несколько раз, о том, почему он решил стать императором.

— Да, — вымолвила Шай.

— Его дружба со мной…, — пробормотал Гаотона. — Ты сделала так, чтобы его решение зависело от наших отношений, и… и от чувства стыда, которое он испытывал в разговорах со мной…

— Да.

— И это сработало.

— Да.

Гаотона сел обратно.

— Мать света… — прошептал он снова.

Шай положила печать к тем, что уже были проверены.

За последние несколько недель каждый из арбитров успел навестить ее, подобно Фраве, обещая горы золота за контроль над императором. Только Гаотона ни разу не пытался ее подкупить. Честнейший человек, и на самом верху правления империей. Невероятно. Использовать его будет гораздо сложнее, чем ей бы того хотелось.

— Должна сказать, — заметила Шай, повернувшись к нему, — ты снова меня поразил. Думаю, мало кто из Великих стал бы тратить время на изучение печатей души. Они стараются избежать того, что считают злом, даже не пытаясь понять. Ты изменил свое мнение?

— Нет, — отрезал Гаотона. — Я по-прежнему считаю твое ремесло если не злом, то, по крайней мере, кощунством. И все же, кто я такой, чтобы судить? Наше правление полностью зависит от тебя и того ремесла, что мы так свободно называем мерзостью. Жадность до власти превзошла нашу совесть.

— В отношении прочих арбитров это так, — подметила Шай, — но у тебя другой мотив.