Брюс Стерлинг: Роза-паучиха

Космонавт-Инвестор был одет в скафандр, защищающий от микробов. Она была рада, что он не чувствует вони ее черного склепа. Он заговорил с ней на похожем на звуки флейты языке Инвесторов, но ее переводчик был мертв.

На мгновение показалось, что они сейчас ее покинут, оставят голодную, ослепшую, полуоблысевшую, всю в паутине выпавших волос-волокон. Но они взяли ее к себе на борт, пропитав ее жгучими антисептиками, опалив ее кожу бактерицидными ультрафиолетовыми лучами.

Бриллиант был у них, но это она и так знала. Чего они хотели - а это было труднее всего - так это знать, что случилось с их талисманом. Она с трудом понимала их жесты и исковерканные обрывки человеческого языка. Она себе очень навредила, она знала это. Слишком большие дозы в темноте с огромным черным жуком-страхом, порвавшим хрупкие сети ее паучьей паутины. Она очень плохо себя чувствовала. Что-то внутри у нее было не так. Ее голодный желудок был тугим, как барабан, а легкие, казалось, были раздавлены. И кости тоже болели. Но слез не было.

Они не оставляли ее в покое. Ей хотелось умереть. Она хотела, чтобы они любили и понимали ее. Она хотела ...

Горло заложило. Говорить она не могла. Голова у нее запрокинулась, и под светом слепящей лампы сузились глаза. Раздался хруст вывихнутой челюсти, но боли она не почувствовала.

Она перестала дышать, и это принесло облегчение. Тошнота подкатывала к горлу, а рот наполнился жидкостью.

Животворная белизна, слегка покалывая кожу, заструилась из ее рта и ноздрей. Она прониклась великой прохладой и апатией, а полупрозрачная жидкость волна за волной обволакивала ее, стекала потоками по коже, окутывала все тело. Она расслабилась, испытывая чувственную, дремотную благодарность. Она не была голодна. Было много лишней массы.

Через восемь дней она выкарабкалась из хрупких слоев кокона и вспорхнула на своих чешуйчатых крыльях. Ей очень хотелось, чтобы ее посадили на поводок.