Аллен Стил: Итерации Иерихона

Вокруг толклись новые жители Форест-парка, оставшиеся бездомными после нью-мадридского землетрясения. Кто после самого землетрясения, а кто после голодных бунтов декабря, когда сожгли до основания черт-те сколько переживших землетрясение домов.

Форест-парк - самый большой муниципальный парк в стране. До событий прошедшего мая это было приятнейшее место для тихого воскресного отдыха. Здесь когда-то проводили Всемирную ярмарку, потом Олимпийские игры - это все больше столетия назад. Теперь же парк стал островком культуры третьего мира, который взяли да воткнули посреди Америки, и амфитеатр остался единственным бесплатным развлечением для широких масс городских бездомных. Томми Тьюн уже не танцевал по сцене, и давно уже умерла Элла Фитцджеральд, и "Кэтс" или "Гранд-отель" не возили сюда артистов на гастроли, но все же люди сюда приходили - хоть на что-то поглазеть.

Я шел вверх по ступенькам и разглядывал унылую толпу. Мужчины, женщины и дети, молодые и старые, в одиночку и с семьями, белые, черные, латиноамериканские, монголоидные. Ничего общего, кроме положения на нижней ступеньке общественной лестницы. Одетые в дешевые пончо, хэбэшные пиджаки и побитые молью пальто от Армии Спасения. У некоторых нечем было даже прикрыться от дождя, если не считать пластиковых пакетов для мусора и размокших картонных коробок. Неверный вспыхивающий свет нескольких еще не разбитых натриевых ламп высвечивал на лицах отчаяние, боль, голод...

И гнев.

Больше всего - гнев. Унылая, полуосознанная, безнадежная бешеная злость людей, на которых вчера всем было наплевать, сегодня наплевать и завтра им опять, как ни крути, стоять под плевками.

На середине пути меня отпихнул дородный мужик, шедший мне навстречу вниз; я споткнулся о кресло и чуть не упал на колени молодой женщине с ребенком на руках. Ребенок жевал кусок правительственной помощи бутерброд с сыром. Из-под капюшона тесного анорака глядели блестящие от жара глаза, из носа тянулась длинная полоска слизи - ребенок был болен. Если повезет, отделается простудой, хотя тут и пневмонию недолго заполучить. Его мать вскинулась на меня с молчаливой, но непримиримой злостью: чего уставился? - и я быстро отступил.

Здесь никто не просил жалости. Никто не хотел и ежедневных подачек, которые все еще давало правительство. Все они хотели только одного: выжить. И еще - мечтали дожить до того, чтобы послать Сквоттер-таун ко всем чертям.

Когда я добрался до крытой террасы наверху лестницы, сумасшедший яппи уже переставал визжать. Там было полно народа, загнанного на террасу моросящим частым дождем. Сквозь каменные арки и железные ворота были видны пылающие и тлеющие мусорные баки на ближайшей автостоянке, высвечивающие силуэты людей, жмущихся под весенней холодной моросью к теплу огня, настороженно оглядывающихся: нет ли где обезьян.

Именно обезьян. Настоящих, ни в коей мере не метафоричных, хотя это вполне можно было бы отнести и патрулирующим парк силам ВЧР. Один из непредусмотренных побочных эффектов землетрясения: ограды зоосада Форест-парка лопнули по швам и выпустили на свободу львов, тигров и медведей - не говоря уже об антилопах, жирафах, носорогах и слонах. Большинство зверей персонал зоопарка переловил в первые дни после Нью-Мадрида, хотя довольно много диких птиц ушли на крыльях, а у группы койотов и рысей хватило хитрости выбраться из города в лесистую западную часть графства. Но некоторые звери, к сожалению, в клетки не вернулись. Через две недели после землетрясения какой-то краснорожий деревенщина застрелил редкого тибетского белого леопарда, загнав его в угол среди мусорных баков университетского городка, где зверь пытался найти себе еду. Когда прибыли люди из зоопарка, они увидели лежащую в аллее ободранную и обезглавленную тушу - воин выходного дня, застреливший леопарда, прихватил с собой в Фентон его голову как охотничий трофей.

Однако обезьяны, пережившие разрушение обезьянника, устроились получше. Поймать удалось только немногих - в основном горилл и орангутангов. Большая часть шимпанзе и бабуинов ушла на деревья, пережила короткую и сравнительно мягкую зиму, пришедшую вслед за летом землетрясения. Они, конечно же, стали плодиться и размножаться, увеличиваясь в числе с каждым месяцем. И теперь стаи обезьян бродили по парку, как уличные шайки, нападая на палатки и терроризируя сквоттеров.

Их побаивались даже солдаты ВЧР. Ходили слухи, что как-то стая шимпанзе напала на припаркованный "Хаммер" и выгнала его экипаж в лес. Если это правда, то молодцы шимпы: я предпочитаю озверевших обезьян озверевшим гориллам.