Валерий Строкин - Я - Степан Разин

Ко мне протянулся огромный, заросший чёрным волосом кулак палача:

- Вот тебе воля!...

* * *

В темноте со дна мутного омута поднимаются чёрная злоба и ненависть две родные сестры ползут по земле и там, где они встречают живую плоть, слышится чавкающий звук, после которого остаётся красное пятно ненависть... Сколько ненастных дней и долгих зимних ночей согревала она меня, прибавляла сил, чтобы обязательно добраться, вернуться и во что бы то ни стало отомстить. Не довелось... Не суждено...

Нас было трое - старший Иван, я и младший Фролка. Связанные кровным родством, каждый шёл своей дорогой, но конец у всех будет один...

Иван, был бы жив, может, сидел бы сейчас со мной в царских хоромах и праздновали бы мы победу над царём-батюшкой и боярами. По улицам Москвы шли бы свободные люди... Не сумели мы донести до них казачью волю-свободу... Это Иван учил меня сабельному бою, с ним ловили чебаков со струга. Всегда рассудительный, прямой, за ним тянулись люди, и он мог повести их за собой, умел сказать и донести до них нужное слово...

...Поздняя осень 1665 года. Юрий Алексеевич Долгорукий связал казаков царским словом и заставил месить осеннюю грязь под Киевом в новой кампании против польско-литовского государства.

Весной и летом казак силён - он сполна может показать свою силу и лихость. Зимуем в своих куренях - не любит казак воевать в холодную пору. Воюет тогда, когда ему сподручно. Да только князю и его людям плевать на это.

Стрельцы - подневольные люди, на государёвой службе, им не впервой мёрзнуть на промозглом ветру, тянуть коченеющие руки к мечущему искры ночному пламени, дремать возле костра и закусывать червивыми сухарями гнилую московскую солонину. Многие в том затянувшемся походе покрылись струпьями, гниющими язвами и умирали в лихорадке. Стрелецкие головы и воеводы - они заботились лишь о себе. Что им стрельцы, государёвы люди - помрут, других пришлют! Только ведь мы, казаки, не привыкли к такому обращению - мы уважаем себя, вот и взбунтовались...

Шумной толпой ввалились в избу, где размещалась ставка князя Юрия Долгорукого. Курная изба была жарко натоплена - даже слюдяные окошки запотели. В избе витал запах кислых щей. Светлейший князь сидел на широкой лавке на двух бумажниках. Руки лежали на пустом столе. В углу, под ярким пятном лампадки висел лик Богородицы, глядевший на нас с укоризной. На князе был серый кафтан с вышитыми золотом полами, перепоясанный алым кушаком. На кушаке висел кривой нож в серебряных ножнах. Его рукоятка и сами ножны были украшены алыми лалами и голубыми сапфирами.

Завидев нас, князь грозно нахмурил брови. Алые сапожки напряжённо постукивали по выскобленному деревянному полу. Суров и грозен был князь, и мы нерешительно переминались в дверях. Заговорил Иван:

- Прости воевода, великий князь Юрий Алексеевич, но не годится вольным донским людям быть в такой великой нужде, терпеть голод и холод. Не привыкли казаки воевать осенью да зимой - сидим мы это время в тепле по своим куреням и дворам. Боя нет - отпустил бы ты нас по-доброму на Дон.

Князь молчал, только лицо наливалось красным соком, да глаза метали молнии, стараясь запомнить казаков. Иван продолжал:

- Как реки вскроются, так мы с радостью великой вернёмся послужить ратному делу государя нашего.

Сапожки громче застучали по полу, правая рука князя легла на рукоятку ножа - не привык он слышать такие речи от стрельцов и нас хотел превратить в бессловесных рабов. В лагере порой всё покрикивал на греющихся у огня казаков, посмеивался:

- Привыкайте, казаки, к государёвой службе - это вам не мёд в корчмах попивать, да спать, словно медведи, в зимнюю пору. Так будет и впредь служба великому государю не знает погоды.

- Разреши, великий князь Юрий Алексеевич, вернуться казакам на Дон - не успеет солнышко пригреть, мы снова будем тут?! - закончил Иван.

- Может хан извёл наших жён и детишек, опустошил городки и станицы?! выкрикнул кто-то сзади.

- Хватит - послужили великому государю! - выкрикнул я в глаза воеводе. - Где обещанное государёво жалование?

Иван ткнул меня локтем в бок:

- Не кричи!

- Гладом морят, тухлятину под нос суют - жрите, казаки! - голос сзади был похож на Федьку Шелудяка.

- Молчать! - вдруг рявкнул Долгорукий и медленно оторвал от лавки грузное, сильное тело. - Бунтовать вздумали?! Вы не в шинке, а на государёвой службе!

- Да пёс с ней, с этой службой! - мы встретились с ним глазами.

- Заводчиков остужу батогами и закую в колодки, если не уймётесь!